Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик

Чалонер, по-видимому, встретил нового человека с истинным облегчением. Наконец появился кто-то, кто не мог причинить ему вреда и в то же время признавал его достижения в их общем ремесле. Чалонер доверял Лоусону, хвастался перед ним и принимал развернутые комплименты, на которые не скупился благодарный слушатель. Как только Чалонер начал говорить, все тайны, которые он столь тщательно охранял от таких очевидных шпионов, как Картер и Уитфилд, стали вырываться наружу. Всякий раз после очередной серии откровений Лоусон передавал сообщение в Тауэр. К концу января Ньютон узнавал в течение дня — самое большее через два или три дня — обо всех страхах, чаяниях и замыслах Чалонера.

Так, когда Чалонер вслух задался вопросом, остались ли у Картера билеты солодовой лотереи, которые тот мог бы предъявить на суде, Ньютон узнал, что Чалонера беспокоят совсем не те обвинения, которых следует опасаться. Когда Чалонер сказал Лоусону, что Патрик Коффи и Томас Тейлор — ювелир и гравер, обучившие его ремеслу фальшивомонетчика почти десятилетие назад, — находятся на свободе, Ньютон понял, каких свидетелей его пленник боится больше всего. Чалонер сказал Лоусону, что Кэтрин Коффи могла бы представлять равную угрозу, но он полагает, что "ее зарежут, и она умрет прежде, чем признается в чем-либо". [381]Это не было просто предположением: Чалонер нашел человека на воле — г-на Хаунта или Ханта — для наблюдения за ней. Ньютон быстро получил ее показания, в которых она напрямую связывала Чалонера с изготовлением поддельных французских пистолей.

Чалонер сказал Лоусону, что еще больше он боялся Элизабет Холлоуэй, [382]и, уже записав две беседы с нею, Ньютон знал, что он был прав. Затем был Джек Грейвнер, брат Джозефа Грейвнера, мужа сестры Чалонера, вместе с Коффи покрывавшего позолотой первые пистоли и гинеи Чалонера. Джозеф уже отправился на виселицу, но Джек был все еще жив. Чалонер сказал Лоусону, что Джек может отправить на виселицу и его, поскольку "видел, как он изготавливал [383]многие тысячи гиней, которые потом продавались по десять шиллингов за монету".

Ньютон не стал искать или не смог найти оставшегося в живых Грейвнера, но поток информации от Лоусона продолжал прибывать. Чалонер сообщил Лоусону, что произвел всего тридцать тысяч фальшивых гиней, которые, будучи проданы даже за пятнадцать тысяч фунтов, все равно составляют состояние — пару миллионов в сегодняшних деньгах. Чалонер гордился своими навыками и хвастался Лоусону, что "выгравировал пластины для солодовых билетов, и собирался гравировать другие, для билетов в 100 фунтов, и мог сделать пластину за четыре или пять часов, и что никто в Англии не мог выгравировать [384]их лучше, чем он". Чалонер описал своему конфиденту некоторые из своих любимых уловок, например, как он использовал "оловянные пуговицы, покрытые серебром", [385] — подобные трюки могли принести мошеннику тысячу фунтов в неделю.

Он также признавался в мелких преступлениях вроде подделки трех фунтов, которые его агент Джиллинхэм заплатил капитану, перевозившему детей Холлоуэев в Шотландию, — это привело в такую ярость Элизабет Холлоуэй, [386]что она решила сообщить Ньютону все, что знала.

Вся эта информация была не просто полезна, а крайне важна. Но Лоусон действительно заслужил свою награду, когда ему удалось извлечь из Чалонера то, как именно он планировал развалить процесс. К февралю Чалонер сообразил, что, какую бы опасность ни представляла для него схема солодовой лотереи, Ньютон явно готовил намного более обширное дело. Он понял, что должен найти способ сделать бесполезным нагромождение свидетельств его былых преступлений. Первый гамбит Чалонера был восхитительно прост. В своем втором доносе Ньютону, очевидно в начале февраля, Лоусон сообщил, что "друзья Чалонера послали ему весть этим вечером, что они сговорились с шестью людьми из одного жюри и с восемью из другого [387]о том, чтобы отклонить билль". (То есть он подкупил Большое жюри, чтобы они отвергли билль с подробным перечислением преступлений — обвинительный акт).

Одновременно Чалонер развивал вторую линию защиты. Если он не сумеет таким образом купить себе освобождение из Ньюгейта, возможно, его спасет единственная реальная ценность, которая осталась у него в запасе, — все еще не найденные пластины для изготовления солодовых билетов. Секретарь Вернон уже сказал ему, что "если он не отдаст пластины … то ему же будет хуже". Чалонер взвешивал плюсы и минусы такого открытого признания своей вины. Он сказал Лоусону, что его сокровище находится на хранении у невестки жены сообщника и что он пока колеблется: "Если он решит, что это поможет ему, он готов их отдать".