Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик

Следствие завязло еще глубже, когда перед комитетом предстал гравер Монетного двора, известный как Шотландец Робин. Робин подтвердил, что штампы были украдены, а не проданы. Но преступник, на которого он указал, был не Чалонер, а обвинитель Чалонера, Томас Уайт. Когда сам Робин попал под подозрение, он бежал в Шотландию, где был недосягаем для английского суда. [283]

На этом следователи, по-видимому, сдались. В такой путанице противоречивых показаний можно было утверждать наверняка только одно: кто-то тем или иным образом получил незаконный доступ к официальным инструментам для чеканки. Но в остальном тайна пропавших штампов была похожа не столько на преступный заговор, сколько на внутрицеховые разборки с множеством подозреваемых, которые наперегонки предавали друг друга.

В самом центре этой путаницы невольно оказался Исаак Ньютон. Он еще ничего толком не знал о том, как вести уголовное расследование. Но он проявит себя как способный ученик.

Тюрьмы Ньюгейт больше не существует. Самая первая тюрьма на этом месте начала принимать постояльцев в 1188 году. Последняя была уничтожена в 1904 году, чтобы уступить место расширяющемуся Олд-Бейли. Тюрьма, действовавшая в 1696 году, была почти совсем новой — ее построили на руинах, оставшихся после Большого пожара 1666 года. Фасаду восстановленной тюрьмы в некоторой степени была присуща та элегантность, которую ее архитектор, сэр Кристофер Рен, [284]надеялся придать всему городу. Но это изящество никоим образом не меняло основной характер места, которое было, как выразилась Молль Флендерс у Даниэля Дефо, "воплощением Ада, как бы преддверием его" [285]. Дефо опирался на личный опыт: он был на короткое время заключен в эту тюрьму за долги. Другие знаменитые обитатели подтверждали суждение Дефо. Казанова, заключенный в Ньюгейт по обвинению в похищении ребенка, назвал ее "обителью страдания и отчаяния" [286], адским местом, "которое мог бы вообразить только Данте".

Это устрашение было преднамеренным, и начиналось оно, когда новый узник впервые входил в подземную камеру предварительного заключения под главными воротами — камеру, которую заключенные называли лимбом. Неслучайно осужденные на смерть там же ожидали отправки в свой последний путь — к месту свершения казни, нагоняя ужас на вновь прибывших.

Там, во мраке, около канализационного отверстия прямо в полу, узникам преподавали основы жизни в Ньюгейте. С того момента и впредь простое выживание — не говоря уже о каком-либо комфорте — зависело от того, сколько заключенный мог заплатить своим тюремщикам. Бедность в Ньюгейте была настоящим проклятием. Новички прибывали в тюрьму в наручниках и кандалах, а некоторые и в ошейниках. Два шиллинга шесть пенсов стоило "удобство" избавления от железных оков, а тех, кто сопротивлялся, можно было легко убедить. Тюремщики были вынуждены отказаться от древней техники "прессования" кандальных — когда вес их оков день за днем увеличивали, принуждая расстаться со своими богатствами. Но у изобретательных надзирателей были и другие способы заставить скупцов раскошелиться — например, затянуть металлический ошейник так плотно, что он мог сломать шею.

Из предварительной камеры заключенных переводили в главную тюрьму. Более богатые отправлялись на "господскую" сторону. Те, кому нечем было платить взятки, отправлялись в общие камеры, где их втискивали с тридцатью другими в помещение, рассчитанное не более чем на дюжину человек. В общих камерах не знали кроватей, заключенные спали где могли — если могли. Пищей служил главным образом хлеб, но расследование, проведенное в 1724 году, выявило, что даже эти порции обычно воровали и частично продавали в местные магазины привилегированные заключенные — те, кто заплатил, чтобы заниматься распределением еды и свечей. Голодные, замерзшие, обреченные на то, чтобы сгнить в темноте, самые несчастные обитатели Ньюгейта продолжали страдать, даже если не были признаны виновными. Ведь, чтобы выйти из тюрьмы, заключенные должны были внести плату за освобождение, так же как и за пищу, которая при этом не всегда им доставалась. Нет денег — нет выхода.

В "господских" камерах жизнь была получше. В месте, которое называли — и не в шутку — самым дорогим жильем в Лондоне, те, у кого было достаточно денег, могли арендовать кровати за три шиллинга и шесть пенсов в неделю, что составляло примерный дневной заработок квалифицированного рабочего. Они могли покупать свечи и уголь, пищу и вино. Камеры были не так переполнены, и в них существовала своя социальная иерархия, место в которой определялось отбытым сроком.