Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик

Вот почему Ньютон, сидя при свечах в тот холодный серый день в декабре 1691 года, отложил в сторону набросок сердитого письма. Затем он взял другой лист, чтобы сделать еще одну попытку. "Я благодарю Вас, — писал он, — что Вы напомнили мне о Чартерхаузе". Он отверг эту идею, но на сей раз мягко: "… но я не вижу в этом большой важности, ради которой следовало бы устраивать суматоху". Он выказывал должное уважение человеку, имеющему возможность сделать ему добро. Он просил Джона Локка принять "сердечную благодарность от Вашего покорного слуги … [88]за Ваше столь искреннее предложение помочь Вашему другу, если представится случай".

И несколько дней спустя, сырым декабрьским утром, когда Локк, записав свои наблюдения за погодой, поспешил назад в дом, чтобы не рисковать своими слабыми легкими и вообще хрупким здоровьем более необходимого, он обнаружил письмо отнюдь не гневное. Напротив, Ньютон смиренно благодарил его за все, что сделано, и за то, что еще будет сделано. Локк не обиделся на то, что его первая попытка была отклонена, и последующая переписка подтверждает, что, хотя Ньютон оставался Кембридже в течение еще пяти лет, воображение уже уносило его в лондонское будущее. Друзьям оставалось только рассчитать все так, чтобы несравненный г-н Ньютон мог занять свое законное место в большом городе.

Для Уильяма Чалонера путь к Лондону оказался намного более легким, чем для Ньютона. Он решил попасть туда — и пустился в путь. В то же время его история имела кое-что общее с историей Ньютона. Выдающиеся свойства его ума обнаружились рано в развитой не по годам ловкости в дурных делах. Однако, как в случае с любым большим талантом Чалонеру потребовались годы напряженной работы мысли риска и практики для овладения искусством порока во всей полноте, на какую он был способен, — и это образование он в отличие от Ньютона должен был обеспечить себе почти без посторонней помощи.

Чалонер вошел в историю только благодаря столкновению с Ньютоном, и большинство подробностей о его юных годах, включая дату рождения, остались за рамками картины. Но, поскольку он оказался столь умен, что сумел бросить вызов самому Ньютону, любопытство к его персоне было столь же велико и вдохновило сенсационную биографию, написанную сразу же после его казни. Как и большинство историй о реальных преступлениях во все времена, ее следует читать с осторожностью, поскольку в ней чередуются восхищенный ужас и моральное осуждение. Но ее анонимному автору по крайней мере удалось собрать скудные сведения о детстве Чалонера.

Он был как минимум на десятилетие и на целое поколение моложе, чем Ньютон. Судя по всему, в 1684 году он женился, из чего можно сделать вывод о том, что он появился на свет в 1650-х, а то и в середине 1660-х годов. Как и Ньютон, он родился в провинции, но его отец был бедным ткачом в Уорикшире, в центральной Англии. У него были по меньшей мере один брат и одна сестра, и обоих он позже вовлек в семейный монетный бизнес. [89]

У него не было никакого систематического образования, достойного упоминания, но его биограф отмечал, что "уже во младенчестве он выказал определенную склонность к тому, в чем впоследствии достиг совершенства". К сожалению, "как только он решал привести какой-либо замысел в действие, тот оказывался той или иной злосчастной мошеннической уловкой". [90]В один прекрасный момент его отец и, по-видимому, его мать, о которой никогда не упоминалось, оказались "не способными совладать с ним". Они послали его на учение к кузнецу, изготовлявшему гвозди, в Бирмингем, в то время небольшой торговый город, уже известный, однако, своими скобяными лавками и легкомысленным отношением к закону.

С учетом его очевидных природных склонностей вряд ли можно было выбрать для него менее удачное ремесло. В изготовлении гвоздей тогда наступил переходный момент: традиционный способ себя изживал и начинались преобразования, которые столетие спустя прославит Адам Смит в описании производства булавок. Во времена Чалонера каждый гвоздь изготавливался вручную. Гвоздильщик нагревал конец металлического прута в горне и выковывал из него четырехгранное острие, затем, еще раз нагрев прут до мягкости, отрубал от него кусок в длину гвоздя и, наконец, бил по тупому концу куска, чтобы сформировать головку, держа гвоздь на наковальне или в гвоздильне.