Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Снова выпили; понесло - в свою очередь - Муравьева:

- Владик, тебе твоя доброта горем отольется, за щедрость души платят костром или петлею имени Петра Аркадьевича, отчего ты столь доверчив, Владик?! Ну, ладно, судьба послала тебе меня, а коли кто другой?! Ты говоришь, не глаза, а стертые монеты окрест нас! Верно, Владик! А почему так? Да потому, друг, что все на этом свете случайно: хорошие глаза не нам встречаются, но, наоборот, злодеям; их больше, этих добрых глаз, чем ты думаешь, просто мир устроен так, что неизвестные нам силы сводят одних людей и разводят других. Представь себе, что падающее яблоко увидел бы не Ньютон, а какой беглый казак? Или китаец? Ну и что? Был бы закон тяготения известен людям? Нет! Значит, кому-то было нужно, чтобы яблоня росла в Лондоне, чтоб там родился Исаак и чтоб у него была страсть к мыслям! Так и у нас с тобою! Ты говоришь, женщина зло, либо, мол, к венцу, либо в дурной дом продажной любви. Да нет же, Владик! Моя любимая все бросила во имя того, чтобы спасти меня, быть подле в трудные дни...

- Ну, и где ж она ныне?

- Не ее в том вина, но общества, - жарко выдохнул Муравьев. - Общества, где человек подобен цветку под сапогом. Владик, наше общество бессовестно! А покаянная совесть людям не силу дает, но бессилие! Потому, мил человек, мы и мечемся из стороны в сторону, потому норовим себя же и упрятать - ценою искупления - то ли в острог, то ли в рудники! Именно больная совесть наша требует от каждого жертвы!

- Бизюк, - грустно улыбнулся Кирич, - мил человек, о чем ты? Жертва - это когда человек свое могущество чует, силою полон, давай вали! Ан - нет! В этот-то миг он и оказывается самым что ни на есть раздавленным и трепещущим, наподобие какого зайца! Только-только человек до свободы дотянулся, только-только показали ему неведомую даль, так он вмиг скукожится, на попятную, и все кругом: "Ха-ха-ха!" Ишь куда замахнулся мураш синебрюхий! Да он уж и не замахивается, он - с ума свернул, не готов он к такой свободе, когда потребно п о с т у п а т ь! Все мы горазды лишь на одно - на свободу думать!

- Ты - не смей так! - воскликнул Муравьев обиженно. - Что знаешь ты о людях истинной веры?! О тех, которые готовы взойти на свою голгофу без страха и колебания?!

Кирич приблизился к Муравьеву и, обдав его лицо сытным, жарким дыханием (Муравьев еще успел подумать: "Худой, а как дышит"), тихо, с отчаянием спросил:

- А что ты про них знаешь? Покажи хоть одного...

- И что ж тогда?

- А тогда... - Кирич замахнулся было ответить, но осекся, махнул рукою, снова разлил по граненышам, выпил залпом.

- И что ж тогда? - продолжал пытать Муравьев. - Ты - не надо так, ты договаривай, иначе - не по дружбе выходит, Владик...

- Тогда б пусть банк взял да деньги кровавые обратил на больницы для несчастного люда!

Муравьев потер лицо ладонями, откинулся к стене, прошептал:

- Ты что ж, на террор зовешь, Владик?

- Не я. Ты, Бизюк. Не я про жертву "ха-ха-ха", не я про нее начал...

- Давай адрес, я - возьму!

- Бизюк, да ты - чего? - испугался Кирич. - Уж и пошутить нельзя!

- А - нельзя! Т а к - нельзя! Ты мою боль не шевели, она только поверху тлеет, а внутри жар, обожжет, волоса и брови выгорят, глаза лопнут!

Муравьев ощутил сладостную обиду, поднялся, пошел вон; Кирича, который побежал за ним следом, оттолкнул, погрозившись стукнуть, если не оставит добром; в каморке своей заперся, дверь не отворял, сколько друг его ни стучался.

Утром поднялся, не очень-то помня, как кончился вчерашний день, но по тому, как было тоскливо, понял, что давеча было худо.

Киричу обрадовался.

Тот был хмур и бледен, сказал:

- Ну, едем.

- Куда?

- На кудыкину гору.

Привез в лес; всю дорогу молчал; когда зашли в чашу, достал из кармана браунинг, протянул Муравьеву:

- Покажи, как ты готов на жертву!

- Это про что? - Муравьев побелел лицом, попятился даже.

- А про то! Вчера клялся, что во имя жертвы искупляющей на все готов! И на то, чтоб банковские деньги в больничные койки обратить, а когда я сказал "ха-ха", обругал меня и унизил! Так вот и покажи: готов или нет? Банк брать не девку за титьку дернуть, тут рука нужна, не пальцы.

Муравьев взял браунинг и навскидку засадил все пять пуль в березу, что росла в двадцати шагах. Пуля в пулю, по шляпку, одно слово - стрелок! "Как важно думать впрок, даже о сущеих мелочах"

Николай Николаевич Кулябко, шеф киевской секретной службы, родственник Спиридовича по жене, был посвящен в д е л о, когда начальник личной охраны царя навестил его, чтобы проинформировать о предстоящем визите государя; это, понятно, была официальная версия его командировки в "матерь городов русских".