Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- Возможно ли передавать данные по телефону? - несколько озадаченно спросил адъютант. - Все-таки дело касается...

Герасимов поднял глаза на Трусевича:

- Мой адъютант интересуется, можно ли такого рода сведения передавать по телефону.

- Конечно, нельзя. Пусть подвезет.

- А то, что я фамилию интересующего вас лица назвал? - усмехнулся Герасимов. - Это как? Ничего?

- Все барышни на телефонной станции постоянно проверяются нами, Александр Васильевич. Да и вами, убежден, тоже. Нельзя же всего бояться! В конце концов, мы хозяева империи, а не бомбисты.

- Франц Георгиевич, - не скрывая улыбки, сказал Герасимов адъютанту, - по телефону передавать нельзя. Если, паче чаяния, найдут, пусть доставят сюда незамедлительно.

(Слова "п а ч е ч а я н и я" были паролем; адъютант тем и ценен, что понимает взгляд, интонацию и построение фразы шефа; через полчаса отзвонил в кабинет Трусевича, попросив передать Александру Васильевичу, что в "архивах охраны интересующих его превосходительство документов не обнаружили".)

Документы, однако, были: Азеф сообщил, что некий Рысс является ближайшим помощником Медведя-Соколова и возглавляет группу прикрытия террора в организации эсеров-максималистов; весьма опасен; участвовал в нескольких а к т а х; сейчас сидит в киевской тюрьме; ждет смертной казни за ограбление артельщика, чьи деньги должны были перейти в фонд партии.

Походив по кабинету, Трусевич сказал:

- Нет так нет... А - жаль. Я полагал, что у вас должно быть что-то интересное в сусеках. Коли так, какой смысл посвящать вас в подробности? Однако хочу предупредить, чтобы ни одного ареста среди максималистов ваши люди не проводили. Отныне я их беру на себя.

Трусевич сказал так, поскольку неделю назад Рысс обратился к начальнику киевской охранки Еремину и предложил свои услуги в освещении максималистов, поставив непременным условием организацию его побега из тюрьмы. При этом он присовокупил, что ни с кем, кроме Еремина и, если понадобится, Трусевича, в контакт входить не будет.

Трусевич приказал организовать побег; во время с п е к т а к л я убили тюремщика; заигрались, да и суматоха была, обычная для неповоротливой карательной системы, когда департамент полиции таился от охранки, та - от тюремной администрации, тотальное недоверие друг к другу, ржавчина, разъедавшая громоздкую машину царской администрации.

(Чтобы еще надежнее прикрыть нового провокатора, Трусевич приказал отдать под суд трех тюремных стражников за халатность; бедолаг закатали в каторжные работы; освободили только через два года, когда один уже был с п р и б а б а х о м, плохо соображал и все время плакал, а второй заработал в рудниках чахотку.)

Еремин, получивший, благодаря показаниям Рысса, повышение (тот, однако, о т д а л общие сведения, ни одной явки не назвал, клялся, что оторван от максималистов, обещал все выяснить в столице), был назначен "заместителем заведывающего секретным отделом департамента полиции", то есть стал х о з я и н о м всей наиболее доверенной агентуры, - привез провокатора в Петербург.

Трусевич беседовал с Рыссом на конспиративной квартире два дня; проникся к нему полным доверием, положил оклад содержания сто рублей в месяц, поручил приискать квартиру; после этого сообщил Столыпину, что просит никому не разрешать т р о г а т ь максималистов: "спугнут всю партию, а я ее в ближайшее время прихлопну, всех заберу скопом".

Поселившись на свободе, Рысс сразу же снесся с максималисткой Климовой, сказав ей: "Делайте все, что хотите, я Трусевича вожу за нос, но имейте в виду, времени мало, он может обо всем догадаться".

Трусевич ликовал, ежедневно делал доклады Столыпину, но через неделю после появления Рысса в Петербурге трое максималистов, переодетых в офицерские формы, приехали в резиденцию премьера на Елагин остров.

- Срочные депеши Петру Аркадьевичу, - сказал старший, кивнув на портфели, которые были у его спутников.

Один из филеров заподозрил неладное, попытался вырвать портфель; тогда три боевика, прокричав лозунги эсеров, бросили портфели себе под ноги; раздался взрыв, дача окуталась клубами дыма; погибло двадцать семь человек, ранено около восьмидесяти; Столыпин отделался царапиной.

Первым на Елагин остров приехал Герасимов, следом - Трусевич; сразу же заявил, что этот акт - дело рук боевиков ППС, "проклятые поляки, Пилсудский".

- Это не Пилсудский, - скрипуче возразил Герасимов; они стояли в саду, возле искореженной ограды, - премьер, директор департамента полиции и начальник охранки. - Его людей в столице нет. Это, Максимилиан Иванович, максималисты.