Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Иван Мануйлов не знал, правда, что обсуждалось во время этих самых х и т р ы х завтраков, а обсуждалось там много интересного, и каждый из неразливанных ныне друзей отстаивал свой интерес.

Гучков полагал, что поддержка Столыпина обеспечит именно промышленной партии все возможные выгоды, поскольку аграрник Горемыкин, скомпрометированный своей думской дрязгою, уйдет на второй план, оставаясь сомнительным премьером, - всем будет вертеть министерство внутренних дел, так всегда было в империи.

Шипов, из земцев, считал, что дружба со Столыпиным заставит его бывших друзей-кадетов понять до конца смысл и выгоду еще более четко выраженной п о с т е п е н н о с т и и умеренности.

Веженский рассчитывал, что рано или поздно Гучков, опершись на Столыпина, войдет в кабинет и через него можно будет влиять на внешнеполитический курс только англо-французская ориентация, никакого союза с немцами, никакого дружества с кайзером, о коем постоянно мечтал Витте - домечтался!

Столыпин же думал совершенно о другом. Он считал, что поддержка промышленников и финансистов даст ему рычаги и с т и н н о й власти и по включении этих рычагов он сможет объявить новую аграрную реформу, которая обеспечит ему преданность с п р а в н о г о мужика, столь необходимого в век промышленного развития. Он, Столыпин, таким образом станет автором новой модели России, а отнюдь не кадеты, на это претендующие. Он объединит промышленную, концентрированную мощь с р а с с ы п а н н о ю по империи с п р а в н о й мужицкой массой, поди тогда попрыгай генерал Трепов со своей дремучей кондовостью!

Когда п о д о ш л о время, Трепов во время игры в крокет, которую государь очень любил (мог проводить за нею часы), завел разговор о Столыпине.

- Ну Петр Аркадьевич, ну железная рука, твердый глаз, - сыпал он, - как разворачивается, а?! Все министры нонче к нему в кабинет выстраиваются, у Горемыкина-то пустотень и тишина, истинного хозяина сразу чуют...

Государь ничего не ответил, вроде бы даже и не слыхал треповских слов, шары докатал, отправился кушать чай с Александрой Федоровной, а за ужином, раскрошивая ложечкой сахар, поинтересовался:

- Ты революционные газеты выписываешь, Трепов?

- Как можно, ваше величество?! В святое место нечистый дух пускать! Их у Столыпина режут на папки, умные головы читают, Рачковского с Ратаевым для того держат! Разве сюда допустимо?! Не ровен час, кто из венценосных принцесс увидит...

- А ты запирай к себе в шкап, на столах не разбрасывай.

- Не могу я на такое пойти, ваше величество, не могу, - ответил Трепов, вспоминая при этом, не забыл ли он действительно запереть в сейф подборки "Вперед", "Пролетария", "Червоного штандара" и "Новой жизни", сразу ведь станет известно, все уборщики барону Фредериксу каждую мелочь докладывают, старому дьяволу, немецкой харе...

- Надо шитать ик гасет, - сказала государыня. - Они пишут то, што от нас фы скрифайт.

- Да господи, ваше величество, да ведь я на то и поставлен, чтобы ваш покой оберегать! Разве бы я посмел доложить ("помогла, стерва, сама дала повод!"), что их императорское величество сейчас начали сравнивать, простите, с декорацией при ответственном министерстве?! Разве я такую гнусь могу пропустить?

- Но федь пропустиль, - прищурившись, сказала Александра Федоровна. - Ты китришь, как маленький немецкий гняз, а ми, русски люди, люпим прафду ф гляза...

- Коли такое действительно печатают, узнал бы, от кого идет, - согласился государь. - Или знаешь? Молчишь? Снова меня с министрами норовишь поссорить? Витте тебе нехорош, съел, теперь за Горемыкина принялся?

- Мне Горемыкин как брат! - воскликнул Трепов. - Я ему, ваше величество, во всем верю!

- Так кто же это такой "отфетственни министерстфо"? - спросила Александра Федоровна. - Столыпин?

Трепов вертелся ужом, бормотал про старость (дурак, не надо б, потом лишь понял), постепенно перешел на солдатские анекдоты, знал, что это единственное спасение, государь сразу все забывал, а государыня Александра Федоровна поперек ему ни в чем не шла, стелила мягко: не русская, чай, баба, которая во всем норовит свое проволочь и людей не стыдится; эта бесовка все ночью решала, на ушко, в тишине, да без свидетелей, подучит, а сама потом молчит, любуется "либер Ники": вот, мол, какой у нас государь мудрый и дальновидный!

Вечер кончился сносно, Трепов ушел к себе довольный, ибо в словах Николая - "узнай, от кого идет", "кто про "декорацию" распускает" - увидел разрешение на поступок, а чего еще желать? Больше желать нечего!