Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Агентом, которому Гартинг поручил встретиться с Гуровской в студенческой столовой, был Иван Захарович Кузин, в прошлом народоволец. Сейчас жил он в Берлине тихо, получал от полиции единовременные пособия и прирабатывал домашними уроками: читал курс российской словесности для поступающих на историко-филологический факультет.

Беседу с Гуровской он построил ловко: отчасти манеру подсказал Гартинг, отчасти скомпоновал сам, внимательно изучив фотографические портреты молодой женщины, ее почерк и данные агентуры об ее увлекающемся, быстром на решение характере.

- Не узнала, Леночка, старика, - смеялся Кузин, расплачиваясь за двоих. Не узнала, Птаха! На реферате Плеханова небось выспрашивала о народнических терминах, а сейчас, извольте ли видеть, и не замечает!

- Ох, извините, - ответила Гуровская, пытаясь вспомнить человека, так добро приветствовавшего ее. - Право, извините... Я запамятовала ваше имя.

- Захар Павлович, Птаха, Захар Павлович.

- Да, да... Здравствуйте, Захар Павлович. Я не чаяла вас здесь увидеть.

- А где же старику веселые лица посмотреть? Где с юношеством пообщаться? То-то и оно - здесь. Что грустненькая и беленькая? Влюблена? Денег нет? Экзамены не сдала?

- Экзамены сдала...

- Понятно. А денег нет. И любовь безответна. Эх-хе-хе, Птаха, если б это самые страшные горести в вашей жизни были! Пошли побродим, дождь кончился вроде. Обожаю гулять в "Зоо": наша людская жизнь после общения с миром зверей не кажется столь ужасной.

Часа два Кузин, прогуливая Елену Гуровскую по "Зоо", тщательно "разминал" собеседницу, приглядывался к ней, а потом, видя устремленность гордой, самостоятельной, но мятущейся женщины, сказал, усаживая ее за столик маленького кафе:

- Это все, Птаха, суета сует и всяческая суета. На моей памяти была трагедия - то да. Ваших лет девушка, имени ее называть не стану, она сейчас по всей Европе гремит, революционное движение ею гордится, в вашем положении оказалась. И было это, не соврать бы, лет десять назад. Именно десять - не ошибаюсь. Так вот, находясь в положении стесненном, с движением тесно не связанная (к ней, как к вам, относились, слишком еще молодой считали), она решила на свой страх и риск войти в охранку, с помощью охранки стать известной нам, борцам с самодержавием, а потом нам же открыться, что она служит полковнику... Нет, фамилию называть не стану, не надо этого. Словом, охранка ей и денег давала, и в нашу среду ввела, а потом с помощью замечательной женщины этой мы знали, что замышляет против нас полиция в Петербурге, да еще деньги получали, даровые деньги. Я сейчас задумываюсь: а ну, та Птаха пришла бы к нам с такой идеей? Не поверили б. Я - первый.

- А потом что? - заинтересованно спросила Гуровская. - Что дальше?

- Дальше что? Памятник ей поставят - вот что. И главное, как все умно с жандармами обставила: денег потребовала - чуть не семьдесят рублей в месяц. И те пошли, куда им деться, голубчикам; у них молодых да грамотных - раз-два и обчелся, сплошь держиморды сидят...

- Вы ж говорили - трагедия с ней была?

Кузин обернулся: официант, поймав его взгляд, ринулся к столику, обпархивая стулья.

- Кофе и пирожных, - попросил Кузин. - Какие пирожные, Птаха?

- Безе.

- Два безе, - повторил Кузин и подвинулся к Гуровской: - Какая трагедия, спрашиваете? Обычная. Люди - они везде люди. Один из товарищей стал попрекать нашу подвижницу: почему не спросила главный комитет, да отчего на свой риск пошла, да как это можно поощрять? Словом, пару дней тяжко ей было. А потом мы собрались, старики, что называется, и задали нашему ретивому товарищу вопрос: "Ты бы дал санкцию?" Он, будучи человеком честным, ответил: "Конечно, нет!" Расплакалась тут наша героиня - я ее впервые видел плачущей, - и трагедия на этом заключилась...

- Что же, полиция ей ни за что ни про чти деньги давала?

- Ни за что ни про что полиция денег не дает. Она называла то, что полиции и так было известно: кто где живет, о чем говорят во время публичных рефератов, кто и что печатает в социалистической прессе.

- Захар Павлович, а вы где живете?

- В Лейпциге.

- Жаль. Я хотела к вам в гости навязаться.

- А - в Лейпциг! Прошу! Всегда буду рад принять.

- Лейпциг - далеко, а я ведь здесь учусь...

- Но если судьба занесет, прямехонько ко мне, - и Кузин назвал адрес конспиративной квартиры, которую содержал Гартинг. - Мартин Лютерштрассе, два, дом фрау Зиферс.

На следующий день Гартинг уведомил начальников петербургской, московской и варшавской охранки, что надо ждать обращения Елены Казимировны Гуровской, и просил тщательно изучить все ее возможные "связи на местах". В силу особой секретности документов, исходивших от Гартинга, с его письмом были ознакомлены только высшие чины охранок и их ближайшие помощники. 9