Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Подполковник А. Глобачев".

Резолюция Директора Департамента полиции: "Умно написано. Видно руку. Все б хорошо, если только Дзержинский в Сибири был, а не в бегах! Продолжайте работу по ликвидации социал-демократических комитетов. Примите меры к аресту Дзержинского.

Лопухин.

21 июня 1902 г." .

Так Глобачеву и вернул в Варшаву - р а с п и с а н н ы м. Глобачев спрятал рапорт от чужих глаз, вызвал заместителя своего Шевякова и сказал:

- Дзержинского мне достаньте.

В Якутии было раннее утро, а в Варшаве день уже кончался, и зажигались огни на Старом Мясте.

Винценты Матушевский медленно прихлопнул крышку часов, сунул их в карман пиджака и задумчиво сказал своим спутникам - Софье Тшедецкой, Станиславе Кулицкой и Мацею Грыбасу, типографу, профессионалу от революции:

- Если Юзеф получил наш паспорт и деньги на проезд, значит, уже в пути.

Станислава постучала костяшками пальцев о дерево. Заметив это, Мацей Грыбас положил свою большую, сухую ладонь на руку девушки:

- Не волнуйся. Получил. Я сердцем чувствую.

Обернувшись, Винценты сказал половому:

- Четыре чая и рогаликов, будьте любезны.

- Господи, - вздохнула Софья, - только б получил...

- Не вздумай при нем произнести слово "господи", - улыбнулся Грыбас, - он не жалует ксендзов и может посчитать тебя скрытой клерикалкой - с его-то бескомпромиссной открытостью.

- А мне говорили, что он в юности хотел стать ксендзом...

- Пилсудский тоже хочет стать социалистом, - ответил Винценты.

- Нет, а правда, Юзеф хотел быть ксендзом? - продолжала спрашивать Софья.

- Правда. А когда понял, что возлюбленная, тоже гимназистка, равнодушна к нему, решил стреляться.

Матушевский покачал головой:

- Любовь к работе революционеров неприложима.

- Винценты, - сказала девушка, - если вы когда-нибудь скажете подобное моим подругам по кружку, вам перестанут верить.

- Да?

- Да, - убежденно ответила Софья. - Навсегда.

- Почему? - спросил Грыбас.

- Потому что революция - это любовь.

- Якуб очень смеялся, - сказал Винценты, вспомнив свою последнюю встречу с Окуцким, - когда я сказал ему, что ты организовала кружок из модисток.

Красивое, ломкое лицо Софьи Тшедецкой ожесточилось: бывает особая грань духовного состояния, когда человек меняется в долю мгновения.

- Видимо, в Якубе не изжиты до конца черты врожденной буржуазности, медленно сказала Тшедецкая, - и мне очень горько слышать, как спокойно ты передал мне о его смехе: если модистка - то, значит, всенепременно публичная девка?!

- Софья, можно и нужно сердиться на Якуба, - шепнул Грыбас, - только, пожалуйста, не так громко: Окуцкий - плохо пошутивший друг, а здесь могут сидеть хорошо шутящие враги.

Матушевский приблизился к Тшедецкой:

- Софья, давай вернемся к делу: ты уверена в своей квартире? Если Юзеф здесь задержится - он будет в полной безопасности? Взвесь все "за" и "против".

...На сцену маленького ресторанчика вышел томный певец в канотье и при "бабочке", повязанной словно бант у гимназистки, заговорщически подмигнул собравшимся и запел о том, что парижская мода пришла в Польшу и что это очень хорошо, потому как дружба с французами началась не сейчас и не случайно... 6

- Намекают певцы, намекают, - сказал поручик Глазов, - на Бонапарта намекают, на то, что с ним вместе шли против нас. Глазов спросил агента, посетившего ресторанчик:

- Более ничего занятного?

- Нет, ваше благородие, - ответил агент, - больше никаких выпадов против власти мною замечено не было.

- Ну и слава богу. Оформите записочку по форме: так ее к делу не приобщишь - подумают еще, что на папифаксе... Три рубля держите. Благодарю за службу.

...Прищурливо проводив агентову сутуло-благодарственную спину, Глазов отодвинул салфетку со стишками: на него с плохо отпечатанного фотографического картона смотрели четверо: Матушевский, Грыбас, Тшедецкая и Кулицкая.

Глазов медленно поднялся, запер за агентом дверь и скрипуче отворил громадный сейф: маленьких в тайной полиции не держали.

Достав несколько канцелярских папок, корешки которых были заботливою рукою раскрашены в разные цвета, Глазов огладил их таким жестом, каким антиквары снимают невидимые взору пылинки с драгоценнейшей майсенской скульптурки: легкими, сильными пальцами пробежал по корешкам, остановился заученно на ярко-красной - здесь у него были собраны материалы, в Департаменте полиции никому не известные, ни единой живой душе.

"Дуборылы, неучи, - горестно размышлял о коллегах Глазов, - идут в охрану не по вдохновенному зову долга, но оттого лишь, что платят больше, погоны воистину серебряные! Им отдать то. к чему приложено столько труда, знания, души?! Разжуют и выплюнут, дело испортят, а тебя и не помянут, будто не было, все на себя запишут".