Юлиан Семенов - Отметить день белым камешком

Это мне объяснил в тот вечер старик Чандра - громадный, черноусый, красивый (необыкновенно похож на композитора Яна Френкеля). Я хотел купить в его уличной аптеке пирамидон - голова после десятичасового перелета раскалывалась.

- Пирамидон? - Он брезгливо усмехнулся. - Какая гадость! Я этого не держу. Мои предки, познавшие мудрость Гималаев, оставили мне великолепный рецепт от головной боли, возникающей после длительного полета. Вот - порошок под язык. Это травы и ветер, зеленый ветер с белых снежных вершин. Через час у вас просветлеет в голове. Но если вы хотите гарантированного фармацевтического шаманства, обратитесь по адресу 33, Рафлз плейс, 1, - там вам продадут какую-нибудь безделицу в красивой упаковке. Я торгую здоровьем, мне упаковка не важна.

Когда я, проплутав больше часа по узеньким улицам, - вечером на улицы выходят все обитатели домов, и даже велосипедисты не могут проехать из-за огромного скопища народу, - выбрался наконец из "Чайна-тауна" на Орчард-роуд, громадную магистраль, ведущую от порта к джунглям, которые начинаются сразу возле моего отеля, то и здесь была дешевая распродажа - рынок, выплеснувшийся с тротуаров на широчайшую дорогу. Господи, сколько же здесь народу! Тысячи и тысячи изнывающих от душного зноя людей заполнили улицу, продавая, и покупая, и снова продавая по бросовым ценам старые фотоаппараты, грампластинки, костюмы, мопеды, ситец, новые диктофоны, веера, каблуки для босоножек, шелк, лекарства от импотенции, кинжалы, керенки, пилюли против зачатия, ракушки, монеты времен Людовика, пилюли, стимулирующие зачатие...

Я остановился на границе этого диковинного ночного базара, потому что не было никакой возможности протолкаться сквозь жаркую толпу. Время около двенадцати. Я наивно думал, что базар вот-вот закончится и я смогу пройти к себе в отель и вытянуть ноги в холодной ванне. ("Плоть" вошла в конфликтную ситуацию с "духом" - голова мечтала бродить по этому диковинному городу всю ночь, а ноги не могли шагать - гудели.) Я огляделся: где бы присесть? Неподалеку, тоже на улице, под открытым небом, горели гирлянды фонариков, были расставлены сотни колченогих столиков и стульев. Я отправился туда. Оказывается, это "ночной народный ресторан". Около каждого столика - синие угли в жаровне: на ваших глазах из корзин берут живых крабов, ракушки, мясо трепангов, моллюсков, готовят их в масле, бросают в солдатскую алюминиевую миску и дают вам в придачу вилку.

Рядом за ящиком-столом сидел длинный рыжий парнишка. Посмотрев на меня, он спросил, не из Штатов ли. Ответил, что из Советского Союза. Как это всегда бывает, рыжий поохал, покряхтел, поудивлялся, йотом спросил, давно ли я здесь? Я ответил, что прилетел пять часов назад. Тогда он, достав из заднего кармана своих драных джинсов плоскую фляжку вис-ри, отхлебнул глоток и передал бутылку мне - "за прилет". Я тоже выпил; он, спрятав виски, тихо сказал:

- Ужас...

- Почему?

- Я только что из лачуги "последнего часа".

- Что это?

- Это домишки в китайском квартале, куда родственники привозят умирать стариков. Грязная койка, никакой медицинской помощи, питаются эти несчастные перед смертью лишь подаянием...

- Где это?

- Недалеко. Если хотите, покажу.

(Моего спутника звали Билл Стэн. Он адвокат из Иллинойса, совершает свое первое кругосветное путешествие.)

Он повел меня через черные, зловонные проходные дворы в самую глубину "Чайна-тауна". Сумасшедшеглазые, накурившиеся марихуаны проститутки зазывали к себе; вертлявые сутенеры предлагали маленьких девочек. Следом за нами увязались три подозрительных типа. Сначала они шли молча, и я подумал: не "волочит" ли меня куда этот рыжий, не "тихий" ли он американец?.. Но уж больно славное и открытое было у него лицо, больно чисто и искренне он удивлялся: "Вы первый советский в моей жизни, это - к счастью". Не может он быть "тихим". (Как-то сейчас в Токио мой дорогой "громкий американец" - Дэйв?) Три типа, улучив момент, когда мы зашли в темный, совершенно не освещенный проулок, начали что-то громко и быстро говорить нам.

- Это не китайцы, - сказал Билл, - скорее всего полукровки. Я немножко изучал китайскую разговорную речь. (Вспомнил, как в Пекине - давно это было я видел на вокзале смешную сценку: "разговор" двух китайцев из разных провинций. Разговор был немым. Сначала один рисовал пальцем иероглиф на протянутой собеседником ладони, потом - второй. После пяти минут молчаливого рисования иероглифов они засмеялись, бросились в объятия - поняли наконец друг друга.)