Тихон Семушкин - Алитет уходит в горы

Вернулся Русаков, и следом за ним вошел высокий, крепкий одноглазый старик Лёк. На нем была хорошо и удобно подогнанная меховая кухлянка из тонкого пыжика, и весь он казался подобранным и опрятным. Умный глаз его остановился на Лосе, скрывая чуть пробивавшуюся насмешливую улыбку.

Лось, протягивая руку ему, просто, как старому знакомому, сказал:

- Здравствуй, Лёк!

Едва заметная усмешка опять пробежала по лицу старика.

- Садись к столу. Хочешь со мной чай пить?

- От чая ушел. Но могу выпить и твоего, - сказал Лёк, присаживаясь на стул.

Лось взял оба чайника и, наливая, спросил:

- Крепкий любишь?

- Покрепче, - моргнув единственным глазом, сказал старик.

Лось сел напротив и, попивая чай, начал разговор:

- Приехал вот к вам посмотреть, как вы тут живете.

- Как жили, так и живем. В прошлую зиму ты же видел, - неторопливо сказал Лёк.

- В прошлом году - одно, а в этом, может, перемена какая есть?

- Нет, перемены нет. И птицы летают, и песцы бегают, и моржи плавают - все так же, как в прошлом году. И пурга вон дует так же.

- Значит, нет перемены? Ну, так вот, с тобой поговорить приехал.

Старик отставил кружку и, глядя в упор на Лося, сказал:

- Все равно не пойду в артель.

- Я знаю, что ты не пойдешь. А перемена, оказывается, все-таки есть. В прошлом году по эту сторону оврага не было артели, а теперь есть. Весной, как только откроется вода, пришлю им вельбот с мотором.

- Приплывут моржи, я и без мотора набью их.

- Правильно. Но с мотором побыстрей. Мотор, Лёк, жизнь помогает улучшить, переделать ее.

- Ты хочешь жизнь переделать?

- Да, - твердо ответил Лось.

- А как же ты ее переделаешь? Вы, русские, спички не научились делать.

Старик полез за пазуху и вытащил коробку "Тракода". Он молча чиркнул спичкой, она не зажигалась, и старик подал коробок Лосю.

- Да, спички дрянь, - с досадой подтвердил Лось.

- А ты хочешь жизнь переделать, - с укоризной произнес Лёк. - Вот американские спички на ветру не гаснут.

- Что ты, Лёк, заладил: все спички и спички - как будто все и дело в спичках! Ты вот скажи мне: какой табак ты куришь?

Старик молча уставился своим глазом на Лося.

- Вынь, вынь кисет, покажи!

Старик неохотно полез за пазуху. Лось увидел, что в кисете у него "папуша", и, выкладывая на стол плитку американского табака, спросил:

- Почему ты этот не куришь?

- "Папуша" покрепче, - ответил старик и, помолчав, сказал: - Без табака трудно человеку, без огня - нельзя. А в артель я не пойду. Пусть люди живут, как сами хотят. Заовражцы в артель захотели. Пусть. Я ничего не говорю.

- А я разве заставляю тебя идти в артель?

- Ты не заставляешь, а хочешь, чтобы я туда пошел.

- Хочу, Лёк, и думаю, что ты еще будешь проситься в артель. И тогда люди подумают: принять тебя или нет.

- Они не станут думать, а сразу примут, если я захочу.

- Чаю хочешь еще?

- Налей.

И, разливая чай, Лось сказал:

- Ладно, Лёк, оставим пока этот разговор. Весна придет - посмотришь дело.

- Я знаю, что будет весной. Больше всего моржей будет у меня.

- Посмотрим, дело покажет.

Старик поднялся и проговорил:

- Я пошел домой. Мне надо байдару делать.

- Ну, до свиданья, Лёк. Приезжай в гости ко мне.

- К тебе? Можно приехать, - сказал он.

После его ухода Хохлов проговорил:

- Вот это штучка! Но сдается мне, что будет артель и в заовражной стороне.

- Обязательно будет, - подтвердил Лось. - Вечерком я еще зайду к нему в ярангу.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

За последнее время в стойбище Лорен произошли большие изменения. Здесь уже не было ни хижины Чарльза Томсона, ни склада из гофрированного железа.

Рультыне не нужны были эти постройки, и она сказала Яраку:

- Они все время в глаза лезут, эти постройки. Надо их сломать.

Рультыне хотелось, чтобы ничто не напоминало ей о белом муже.

Из всего этого материала была построена яранга не у прибрежной полосы, а рядом с другими, на склоне горы.

Яранга поблескивала железной крышей, и Рультына жила со своими детьми спокойно, как все люди, будто заново.

Кроме бывшей американской фактории мистера Саймонса, в которой теперь хозяйничал Жохов, в селении появились еще два дома: школа и больница Красного Креста.

По-прежнему на склоне горы стояли яранги местных охотников, но среди них уже не было яранги Рынтеу. Дочь его вышла замуж за охотника из соседнего стойбища вскоре после того, как старик Рынтеу свалился с обрыва и разбился. От яранги его осталось лишь круглое основание, выложенное камнями; из-под снега виднелись кости морских зверей и брошенный закопченный светильник. Угас навсегда огонь этой яранги. И дочь ушла к другому огню.