Борис Барков - Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты

В 30-х годах, когда главным редактором «Известий» был Бухарин, сотрудник редакции Б. зашел к нему в кабинет. Редактора на месте не оказалось, и Б. повернул было назад, как в этот момент зазвонил телефон из Кремля. Б. поднял трубку.

— Николай Иванович? — с характерной медлительностью произнес голос.

— Нет, — ответил Б. — А кто его спрашивает?

— Сталин.

Растерявшийся Б., заикаясь от потрясения, промямлил:

— К-к-какой Ста-ста-а-лин?

— Тот самый! — ответили на другом конце и положили трубку.

Однажды, не застав Бухарина, звонивший по кремлевской связи попросил секретаршу главного редактора связать его с ним, как только Бухарин появится.

— А кто говорит?

— Секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев.

— Раз вы секретарь, как и я, то сами ему и перезвоните…

Однажды, довольно поздно возвращаясь из гостей, знаменитый певец Козловский шел по ночной улице. Навстречу ему попались две девушки. Будучи в хорошем настроении, он остановился перед ними и вполголоса запел своим чудесным тенором: «Куда, куда, куда вы удалились…» Девушки прыснули, обошли его, и одна сказала другой: «Вот чудак, воображает, что он Козловский».

С первых же лет своей жизни в Москве молодая Лидия Русланова завоевала искреннюю и горячую любовь столичных зрителей. Слушать ее приходили и ученые, и рабочие, и учителя, и врачи, и студенты. Легендарной популярностью пользовалась певица у военных. Солдаты и офицеры ее ждали, после выступления вызывали без счета, а потом приносили цветы и писали письма. Рассказывают, как однажды перед концертом маршал Буденный спросил:

— А будет ли петь Русланова?

— Руслановой в программе нет, — ответили ему. — Русские песни будет петь другая певица.

— Других я знать не хочу. Я знаю только Русланову.

И ушел.

Однажды, как рассказывал академик Павлов, он ехал на трамвае и, увидев в окно храм Божий, как обычно, перекрестился. «Темнота!» — громко сказал ему рядом стоящий матрос.

Известными озорниками были великие актеры МХАТа Василий Иванович Качалов и Иван Михайлович Москвин. Однажды студенты спросили у Москвина, какое качество актер должен сохранять всю жизнь. Он ответил:

— Самое главное — до конца дней оставаться шалопаем!

Рассказывают, что на дверях квартиры Бриков, близких друзей Маяковского, какой-то недоброжелатель нацарапал однажды четверостишие:

Говорили даже, что сочинил это не кто иной, как Есенин. А Осипу Брику четверостишие так понравилось, что он обвел буквы масляной краской.

Однажды Маяковский пришел в Госиздат за гонораром, но ему в четвертый раз сказали, что денег в кассе нет. Тогда он снял пиджак, закатал рукава и с мрачной серьезностью предупредил главбуха, что будет танцевать чечетку в его уважаемом кабинете, пока сполна не получит причитающейся ему суммы. «Паркет трясся под его ботинками», — вспоминал очевидец. Через несколько минут бухгалтер сдался и принес наличность.

Эйзенштейн возвращался в Москву из загранкомандировки. Его попутчиком был некий партийный бюрократ. Узнав, что с ним в купе едет сам Эйзенштейн, попутчик стал расспрашивать о работе. Эйзенштейн с удовольствием рассказывал ему о рабочих буднях кинематографиста и т. д. На вокзале попутчик, не скрывая своего восторга, на прощание сказал:

— Никогда бы не подумал, что такой великий физик занимается еще и кинематографом!

Однажды писатель Бабель потратил полторы страницы на описание мертвого тела, потом он все зачеркнул и вписал одно прилагательное — «на столе лежал длинный труп».

Известный кинорежиссер Александр Петрович Довженко сдавал кинокомиссии свой фильм о Мичурине. После просмотра встал очередной «знаток» и начал упрекать создателей картины, что в ней не отражена роль партии, комсомола, профсоюзных организаций…

— Но позвольте! — вежливо возразил режиссер. — Зачем же все сразу. Это же не последний фильм советской власти!

В 30-х годах XX века благодаря плановой государственной экономике в СССР все подряд нормировали и распределяли. Однажды Елена Сергеевна Булгакова отправилась в магазин Литфонда получить бумагу для писателя Михаила Булгакова. А там ей — от ворот поворот. Оказывается, Булгаков и так получил больше нормы. Норма составляла тогда аж четыре килограмма бумаги в год.