Сергей Сергеев-Ценский - Движения

Было пять часов вечера, когда пришел сюда Антон Антоныч. Через четверть часа вышел от доктора какой-то сипло дышащий рыжий еврей, поднялся священник, волнуясь, и матушка, крестясь, тревожно следила, как он исчез за белой дверью. Хотел было подойти поговорить с нею о болезни мужа Антон Антоныч - может быть, как раз такая, как у него, - но был у нее такой торжественно-испуганный лик, что не решился Антон Антоныч. Он рассматривал какие-то виды Канады в продолговатом замасленном альбомчике, но трудно как-то было перелистывать: руки дрожали; он сердито стискивал их, заставлял быть прежними руками, а они непослушно дрожали. Сидела напротив матушка с тупым, незрячим лицом, пробивались сквозь шторы желтые лучи, дрожали руки так минут десять. Отворилась дверь, вышел священник, взлохмаченный, с испариной на лице. Показался доктор в дверях:

- Следующий!

Поднялся и вошел к нему Антон Антоныч, и с какой-то странной мальчишеской робостью он смотрел на доктора, и взгляд у него стал, как у ребят, - упорный и острый. Захватил, точно зачерпнул его сразу всего глазами. Худ, костляв, черен, выбрит, как актер, курнос, веки не по глазам, коротки, как у зайца, отчего выпучены влажные глаза, губы толсты, череп откинут и гол, суетятся руки в рукавах белого халата, и, когда говорит он, глухо бубнит скороговоркой: бу-бу-бу.

И сразу же все, как в суде: имя? Занятие? Сколько лет?.. И все это вписывал он в толстую книгу, бойко скрипя пером.

Первый доктор, который подошел так близко к нему, так вплотную, где-то далеко от него жил, учился, лечил кого-то, но, должно быть, было назначено так, чтобы он сказал что-то важное о его заболевшем теле, именно он, такой, какой есть, - бритый, губастый, курносый, с короткими веками... И вот он осмотрит его и скажет.

В кабинете стоял шкаф с блестящими строго сквозь стекла приборами, на столе лежала черная трубочка стетоскопа... Вспоминал Антон Антоныч ночь в номере, припадок болезни, писк котенка, свою покинутость, брошенность, жаль стало себя, отвечал подробно, как заболел он, и рассказал о суде. Доктор хотел узнать, отчего умерли его отец и мать, - этого он не знал: без него умерли, - но о своей болезни он вспоминал все, точно кто-то в нем жил незаметно, и отмечал даже дни, когда было лучше, когда хуже.

- Водку пьете? - спросил доктор.

- Да, пью... ну да, пью... Кто ж ее и не пьет?

- Нельзя вам, - строго сказал доктор.

Все время он смотрел на него длинно, по-жабьи, а спрашивал коротко: бу-бу.

- Нельзя?.. Да я и сам замечаю, признаться, что мне от водки хуже... Что ж это за болезнь такая есть, доктор? - спросил Антон Антоныч вкрадчиво, как ласковый мальчик.

- После еды больно? - спросил доктор. - Сердце здоровое?.. Разденьтесь.

И потом он долго выстукивал его, заставлял глотать и слушал; потом приказал разинуть рот, объяснил, как держать голову, и, точно шпагоглотателю, ввел ему в глотку длинный зонд, от чего стало внутри больно и трудно, и, вынув его, ни о чем уже больше не спрашивал. Вписывал что-то в свою книгу, а Антон Антоныч вытирал проступившие от усилий слезы и думал, что вот он теперь знает о нем все. Осмотрел Антон Антоныч его снова, тщательно, точно боясь пропустить хоть одну точку, и спросил так же, как прежде:

- Что ж это за болезнь может быть такая, доктор?

- Болезнь?.. - Доктор посмотрел на него искоса, и заметил Антон Антоныч, как левый глаз его задрожал вдруг часто от внезапного тика, и слезливым каким-то стало все бритое худое лицо, и чтобы скрыть это, отвернулся доктор, потом, оправившись, сказал строго:

- Болезнь серьезная...

- А-а?.. Вот! - удивился Антон Антоныч и тут же добавил: - Ну да, конечно ж серьезная, как она мне дыхать не дает, - это я и сам вижу... а... как же она...

- Порошки будете принимать, - перебил доктор. - Кислого нельзя, горячего нельзя, ни водки, ни пива нельзя...

- Да-а?.. Ну, так, пожалуй, ничего и не останется?.. Что же можно в таком случае?

- Молоко можно, яйца, мясной бульон... - говорил доктор убежденно, рубил отрывисто и уверенно, точно бил палочкой в барабан: нет музыканта уверенней барабанщика. Прописал какое-то вино, которое нужно было пить чайными ложками.

Но все, что говорил он, было не то, что хотел узнать Антон Антоныч. Нужно было узнать только одно: как называется болезнь и насколько она опасна; поэтому он спросил:

- И так что при таком лечении когда же приблизительно я должен быть в своем виде?

- Это... трудно сказать когда, - ответил доктор.

- Да вы... Да режьте ж правду-матку, не бойтеся! - раздраженно крикнул Антон Антоныч.