Сергей Сергеев-Ценский - Горячее лето (Преображение России - 11)

- Поднял все-таки? - с живейшим интересом спросил Добрынин.

- Что же из того, что поднял? Пошли, конечно, а какой же толк вышел, вы это спросите. Только первую линию окопов взяли, а на другой день австрийцы их выбили. Да убитых, раненых сколько было, э-эх!..

- Однако рисковал ведь и сам, - сказал Добрынин. - Ведь под огнем противника это было или нет?

- Еще бы не под огнем! Да ведь и свою пулю получить бы мог между лопаток, - разве случаев таких не бывает? Там после разбирай, кто стрелял, когда вкруговую пули летят.

- Мне он показался человеком веселого склада, а таких солдаты наши любят, - сказал Добрынин.

- Э-э, "любят"! Басни все это насчет того, чтобы солдат наш начальство свое любил! - решительно возразил Алферов. - Боится, это конечно, а уж любить, - кхе-кхе, - за что же именно, посудите сами!

- А там, куда идем, мы ведь будем под командой начальника седьмой кавалерийской? - встревоженно уже спросил Добрынин.

- Разумеется. Генерала Рерберга.

- Что же он, как полагаете, будет жалеть наших солдат или на них выслуживаться?

Алферову не пришлось ответить на этот вопрос Добрынина: галопом подскакал разъезд с офицером, и офицер, корнет, передал словесный приказ Рерберга поторопить полк, так как с часу на час ожидается контратака австро-германцев.

- Хорошо "поторопить", - полк и так идет почти форсированным маршем... А скажите мне, корнет, мои полки как? - спросил Алферов.

- Сегодня же с вечера должны будут занять наши позиции, ваше превосходительство, - ответил весьма отчетливо корнет, имевший стремительный вид, горячие двадцатилетние щеки и лихой залом выгоревшей от солнца фуражки, укрепленной ремешком под круглым подбородком.

- Вот видите как: сегодня же, без всякого отдыха, и на позиции! обратился к Добрынину Алферов. - Даже и осмотреться как следует не дают!.. Куда именно мы должны прибыть? - повернулся он к корнету.

- Штаб нашей дивизии в деревне Копань, ваше превосходительство, отсюда будет верст семь, - беззаботным уже теперь тоном ответил корнет.

- Ваша фамилия?

- Корнет Кугушев, ваше превосходительство.

- Вы видите, - идут? - показал Алферов на запыленных, потных солдат, отягощенных походной выкладкой.

- Так точно, вижу, - идут.

- Ну вот... А скакать они не могут, как вы... У нас обоз - полковой и бригадный, - сколько полагается из дивизионного... У нас артиллерия... Обывательские подводы тоже есть... Мы ведь не налегке... Кхе, вот. Так и доложите.

- Слушаю, ваше превосходите...

Козырнул, повернул коня и поскакал со своими людьми обратно, теперь уже рысью, корнет Кугушев, оставив Алферова в настроении весьма пониженном, хотя и суетливом.

Подтянулся и Добрынин, но ему все-таки хотелось успокоить Алферова, и он сказал ему не спеша:

- Раз кавалерия стоит тут уже порядочное время, то ей и книги в руки. Не уходят ведь их полки никуда, - остаются на месте, а мы им только в помощь... Ну что ж, и должны помочь, если в помощь. Наконец, у противника есть разведка: узнают, что прибыла целая бригада, - по-стес-ня-ются, пожалуй, переходить в контратаку! Зря, кажется, наш новый начальник горячку порет.

Деревня Копань, до которой только к вечеру, когда уже село солнце, дошел первый батальон 402-го полка, оказалась верстах в пяти от второй линии окопов. Ранее пришедший 403-й полк пока еще отдыхал, расположившись биваком в роще за деревней. Перестрелка с обеих сторон реки велась вялая, так что даже лягушки где-то поблизости на воде принимались урчать безбоязненно.

Сразу после захода солнца пала сильная роса, и стало прохладно.

В Копани, как и в других деревнях вдоль реки, жителей не было: австрийцы перед отступлением погнали их вперед себя с подводами, скотом, какой у них оставался, и скарбом. Половина хат была растаскана на блиндажи; попадались и пепелища.

Штаб дивизии помещался в лучшем на вид доме - каменном, с резьбою на крыльце, с розовыми высокими мальвами в палисадничке. Спешившись возле штаба, Алферов и Добрынин увидели двух генералов, спускавшихся к ним с крылечка. Оба были на вид одного возраста - между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами, - рослые и добротные. Один из них, с усами светло-рыжими и с лицом продолговатым и важным, с академическим значком на тужурке, был Рерберг, другой - с усами красновато-рыжими, будто только что подкрашенными, и с лицом одутловатым, круглым - оказался его бригадный командир Ревашов, генерал-майор. Никакого беспокойства ни в одном из них не мог бы заметить самый наблюдательный глаз. Оба они казались людьми только что плотно пообедавшими и кое-что пропустившими перед обедом по случаю подкрепления их бригадой пехоты.