Андрей Орлов - Осень 93-го. Черные стены Белого дома

Непосредственно перед самым Белым домом проезжую часть пересекала колонна бойцов в шинелях, поверх которых были одеты бронежилеты, и касках. Они с интересом смотрели на прогуливающихся москвичей, совершенно не казались грозными защитниками власти, может быть, потому, что были без оружия и шли вразнобой, неровным строем.

Чуть поодаль переговаривались между собой два мальчишки-милиционера в черной форме, поразительно напоминающей форму полицаев, будто это не центр Москвы в начале девяностых, а белорусская деревня на оккупированной территории в 1942 году. Милиционеры были одеты добротно — куртки с меховым воротником, аккуратные фуражки с плоским верхом, яловые блестящие сапоги. У каждого по автомату с коротким прикладом, резиновая палка, пристегнутая к ремню. Они покуривали, посмеиваясь, переговаривались о чем-то своем.

На броне бэтээров, стоящих на газонах перед Белым домом, ребята в танковых шлемах и касках шутили, смеялись, что-то рассказывали друг другу. Ограждение из металлических заградительных барьеров должно было отсекать праздношатающихся от территории вокруг Белого дома, но милиционеры смотрели сквозь пальцы на то, что пешеходы совершенно свободно проходят мимо, стараясь рассмотреть все поближе. Ведь еще немного, и все будет огорожено высоким бетонным забором, а само здание отремонтируют, и оно приобретет первозданный вид. И тогда уже мало кто вспомнит, как все тут выглядело в октябрьские дни 1993 года.

— Папа, а почему там привязана черная ленточка? — Все посмотрели, куда указала Нина. Действительно, на бетонном фонарном столбе, чуть ниже того места, где был укреплен светофор, была привязана лента из черной шелковой ткани, похоже оторванной от большого куска материи.

— Может, знак или сигнал какой? — предположила Оля.

Андрей, разумеется, тоже не знал, что означает эта ленточка. Но предположить было нетрудно. От этого у него даже холодок пробежал по спине, а в горле как-то неприятно засвербело.

— Может быть и знак, я не знаю.

Наверное, это прозвучало так двусмысленно, что Оля, странно взглянув на мужа, сказала детям:

— Пойдемте отсюда.

На газонах перед эстакадой, полукругом поднимающейся к зданию мэрии, шла интенсивная уборка: женщина в длиннополом пальто сметала метелкой мелкий мусор, другая, в куртке, собирала его в большой совок. Трава была грязно-серой, вытоптанной, местами покрытая желтыми листьями.

Между раздвоенным стволом небольшого деревца застряла грязная, вся в бурых пятнах, шинель. Казалось, что это истощенный человек, пытаясь пролезть в узкую щель, попал в смертельный капкан.

Они прошли в сторону широкой многоярусной лестницы, спускающейся от главного входа. Здесь еще не успели установить бетонный забор. Работали автокраны с длинными и мощными стрелами, рабочие сгружали и укладывали блоки и плиты, которые через некоторое время должны скрыть все происходящее от любопытных глаз. По краю газона были выставлены металлические барьеры, чтобы не дать возможности публике приблизиться к фасаду здания. За соблюдением порядка безразлично наблюдали несколько милиционеров.

У ограждения практически никого не было — москвичи, проживающие в близлежащих домах и натерпевшиеся в период событий, уже не проявляли особого интереса к тому, что происходило вокруг Белого дома, а большая часть горожан из других районов Москвы, а также приезжие, в основном безразлично скользили взглядом по потерявшим прежний облик достопримечательностям столицы.

ВОСПОМИНАНИЯ: «Меня тогда поразило, как быстро москвичи забыли все, что произошло, как быстро привыкли к обугленному колоссу на месте белоснежного здания, уже не замечая его и не удивляясь ничему. Более того, общаясь с друзьями и родственниками, я вдруг понял, что никто из них не только не понял сути происходивших событий, но и толком не знает, что произошло. Обычно говорили: «Столкнулись два барана, и никто не хотел уступить!» или «С жиру бесятся! Не поделили деньги!». Правда, справедливости ради надо сказать, что большинство все-таки одобряли наведение порядка и усмирение «этих болтунов-депутатов». Кто-то ругал Ельцина за стрельбу в Москве, но их было меньшинство. Большинство все-таки поддерживало его решительность в подавлении «фашистов и хулиганов». ( Из воспоминаний А.П. Орлова.)

Мимо по набережной буднично проезжали машины и автобусы, несмотря на выходной, спешили по своим делам пешеходы, которым не было никакого дела до того, что происходило здесь всего несколько дней назад и какие драматические сюжеты разворачивались внутри обезображенного здания. И лишь, наверное, один Андрей реально ощущал на себе трагизм происходящего, поскольку все еще не мог избавиться от наваждения. Ему продолжали мерещиться горящие машины, треск выстрелов, улюлюкающая толпа и обугленные коридоры высотного здания в центре Москвы.