Андрей Богданов - 1612. Рождение Великой России

Князь был дважды женат, имел троих сыновей и трёх дочерей, которых выдал замуж в фамилии князей Куракиных, Пронских и Лыковых. Любил князь жить со своей семьей в огромных вотчинах, щедро давал деньги на строительство храмов и монастырей, самым знаменитым из которых стал Макарьево-Желтоводский на Волге. Он заново отстроил и сильно расширил свой московский двор, любил роскошно одеваться. Его выезд — драгоценный конь в сказочном убранстве, богатая свита вооруженных слуг и домашних холопов — соответствовал образу весьма состоятельного человека.

Внешне вполне счастливый в государственной и семейной жизни, Пожарский страдал приступами «черного недуга» — меланхолии. Возможно, его беспокоили нелады в семье. После смерти первой жены и матери его детей, Прасковьи Варфоломеевны, в 1635 г., он скоро женился на юной княжне Феодоре Андреевне Голицыной. Дети, особенно младший сын Иван, явно ревновали отца к ней; молодая жена отвечала тем же. В завещании Пожарский специально указал: «Да я ж приказываю жене своей, чтоб она не покинула сына моего князя Ивана, а ему её иметь, что мать свою».

Перед смертью «раб Божий многогрешный боярин князь», по прозвищу «Козьма», расплатился с долгами (по памяти — он и сам всем верил на слово). «Бедной своей горькой жене» он завещал дворы и вотчины, с тем, чтобы ей ещё ежегодно давали по 50 рублей и по 20 четвертей всякой крупы два его взрослых сына, князья Пётр и Иван. Жене Дмитрий Михайлович оставил домашних холопов—до сё выхода замуж, смерти или пострижения в монастырь. Ещё князь отписал княгине свой кабак, дорогую посуду, 20 лошадей. После смерти жены вотчины должны были унаследовать его сыновья, а московский двор — дочь Настасья и её муж, князь Иван Петрович Пронский (сыновьям тоже доставался двор, поделенный пополам). Наследуя после вдовы вотчины, сыновья должны были отдать за них, «кому она прикажет», 300 руб., а за двор — 200 руб.

Сыновей князь благословил образами. «А которые образа в постельной у княгини в хоромах, и теми образами всеми благословляю княгиню, — никому до них дела нет, потому что теми образами нас с нею на свадьбе благословляли». Сыновья получили в наследство вотчины, кабаки, мельницы, дорогую посуду, шубы и прекрасных верховых коней. Драгоценным оружием князь оделил не только сыновей, но и зятя, Ивана Пронского. Муж другой дочери, Алёны, князь Иван Фёдорович Лыков, наследовал коня с драгоценной сбруей и 30 рублей. Сестру свою, 70-летнюю Дарью Михайловну Хованскую, Пожарский благословил образом и завещал давать княгине в год 50 руб. и довольно продуктов. По 50 руб. в год должна была получать и его дочь, княгиня Настасья Пронская. Её дочери Авдотье, внучке Пожарского, сыновья должны были дать в приданое 200 руб. Другой внучке, Анне, в приданое доставалась княжеская вотчина в Медынском уезде. Часть дорогих вещей князь завещал дальним родственникам.

Холопов своих и покойного сына, с записями они служили или нет, князь велел «ничем не тронуть, совсем отпустить. А которые люди поженились на крепостных женах детей моих, — и те люди детей моих до живота. А которые люди кабальные и безкабальные у детей моих, и им костью моею не ворохнуть, жаловать их так же, как при мне было». Множеству слуг, служивших не в холопстве, князь приказал дать волю. Если они захотят служить его детям, их можно было принять в холопы, только по жизнь детей, «а не в вековечные». Холопы, данные им в свое время зятю Ивану и дочери Настасье, тоже должны были служить лишь при жизни хозяев. Пожарский не хотел, чтобы кого-либо обращали в «вековые холопы». Холопов и слуг он помнил поимённо и заботился о судьбе каждого. Мальчика, возможно, увечного, он особо поручил заботам жены, «а будет он ей не понадобится, и его приказать в Спасский монастырь в служки, чтобы его сверстать с добрыми служками, и детям моим его жаловать».

Большие вклады по своей душе Пожарский завещал сделать монастырям и церквям. Духовнику, черниговскому протопопу Михаилу, Дмитрий Михайлович завещал иноходца, шубу и 5 руб. денег. Часть денег следовало раздавать нищим, по 300 человек в день, но чтобы милостыня была взята не из кабацких доходов. В крайнем случае, из них можно было занять деньги, чтобы потом возместить доходами с вотчин. «А животов моих, — писал князь о движимом имуществе, — кроме лошадей да сосудов серебряных, денег лежачих нет ничего».