Сергей Сергеев-Ценский - Лютая зима (Преображение России - 9)

- Пошли, братцы, - гляди, пошли!

- Назад же их погнали, или что?

- Да нет же, не назад пошли, а дальше!

- Как дальше? Куда же дальше они могут?

- Ну, вообще домой в деревню поперли!

- Вот так дела!

- А разве же могут дойтить по такой чертовой погоде?

- Нипочем не дойдут!

- Не дойдут, нет. То уж нам звестно! - сказал Микита Воловик.

- Заблудят, - поддержал его Петро.

- Замэрзнуть, - решил Бороздна, безнадежно махнув рукавицей.

Однако то самое, что попытались было сделать они день назад, делали вот другие, и уж не четверо, а почти целая рота. Это их очень взбодрило. Курбакин же толкнул Черногуза кулаком в ребро и сказал совсем радостно:

- Видал, как посыпались? И-идут себе, брат, никаких, потому что их цельная рота... А нас он, конечно, под замочек, как нас всего пять человек. Э-эх, не знали они, что мы здесь сидим, они бы и нас с собой взяли! С цельной ротой, брат, и командир полка ничего не сделает. Поди-ка, поори на них, - а они тебе сдачи!

- Замэрзнуть, - сказал Черногуз тем же тоном, что и Бороздна, но Курбакин ожесточился.

- Раз люди пошли, то, значит, должны дойтить куда надо! У них тогда здесь горит, понял? - ткнул он себя в грудь против сердца. - И никакой им ветер-мороз тогда не страшен. Понял?

Дикие глаза его горели, как могли гореть только сердца уходивших в буран.

И когда донесся звонкий голос Ковалевского со стороны землянки штаба, он снова ткнул Черногуза:

- Кричит, слышишь? Покричи теперь, покричи!.. Что он с ними сделать могет? Ничего не сделает.

- А как стрiльбу вiдкрое?

- Стрельбу-у? А им что, стрелять нечем? Он в них, а они в него.

- А може, они без винтовок?

- Ну да, дураков нашел! Без винтовок... Винтовку с собой несть, тяжельства особого нету, а она же считается твоя верная защита от врагов внешних-внутренних...

Очень крутила вьюга, трудно из-за нее было что-нибудь рассмотреть, караульные вошли снова в землянку. Потом разводящий повел троих сменять часовых на постах. А когда вернулся часовой, стоявший в штабе у знамени, арестованные в первый раз услыхали о себе мало понятное.

- А-а, - это те самые, каким полевой суд будет?

- Это ты в штабе слыхал? - спросил унтер.

- Ну да, там же и командир полка говорил и прочие офицеры заходили, тоже разговор был. А подпоручик Каролиев...

Унтер сделал знак словоохотливому парню, и тот замолчал. Потом оба они вышли за двери землянки и там о чем-то говорили недолго, но бабьюки заметили, что, входя снова с надворья в темную землянку, унтер посмотрел на них какими-то оторопелыми глазами.

- Слыхал? Суд, говорит, над нами будет, - сказал Курбакин Бороздне.

- Полевой будто бы, - вполголоса отозвался Бороздна.

- Конечно, как мы не в казармах, также и не в деревне какой, а стоим себе в чистом поле, как волки в своих норах зарымшись...

- Судить нас хочуть, а? - сказал Петро Миките.

- Чул я - судить... А дэ ж судить хочуть? Куды отправлять?

И еще не успели прийти в себя арестованные от этой неожиданности, как появилась другая. Весь засыпанный снегом, охлопывающий звонко шинель и шапку обеими руками, вошел в землянку кто-то, перед кем навытяжку стали унтер, и разводящий, и часовые. Арестованные думали, что это командир полка, и по команде унтера: "Встать, смирно!" - встали. Но разглядели, что это ротный двенадцатой роты - Кароли.

Еще в селе Коссуве успели бабьюки цепко за все новое хватающимися зоркими степными глазами приметить этого седого подпоручика, потому что часто видели его вместе со своим ротным, точно бы были они друзьями; ротного же своего считали понимающим человеком; таким же понимающим должен был быть и этот, из двенадцатой роты, - так им казалось.

И даже когда Кароли, отряхнув снег и приглядевшись к ним при очень невнятном свете, шедшем в землянку из двух, нарочно оставленных щелей над дверью, сказал им: "Ну, ребята, я к вам дознание произвести!" - они все-таки не совсем поняли, что это значит, и смотрели на него внимательнейшими глазами, но безмолвно.

Однако, когда Кароли снял перчатки и вынул из бокового кармана шинели записную книжку с желтым карандашом, бабьюки переглянулись встревоженно: по долгому опыту жизни они знали, что когда готовятся что-то записывать с их слов, то это ни к чему хорошему не приводит.

Но не для всякого легко начать дознание, когда заранее знаешь, что око в сущности совершенно не нужно, что ни члены суда, ни председатель не прочитают его до конца, а командир полка требует только, чтобы формальность эта была произведена как можно скорее, чтобы успеть до сумерек расстрелять этих пятерых и оповестить об этом все роты.