Сергей Сергеев-Ценский - Пушки заговорили (Преображение России - 6)

Их вытер, своим лицом прижавшись к ее лицу, Алексей Фомич, руки которого охватили как-то сплошь все ее тело - так ей показалось. Она стала для себя самой просто как бы частью его, этого могучего человека, и то, что он прошептал ей на ухо, отдалось во всем ее теле как электрический ток:

- Надя, хотите стать моей женой?

Она ничего не в состоянии была ему ответить. Только прижалась к нему, как могла крепко, а он повторил так же на ухо ей:

- Хотите стать моей женой, Надя?

- Разве я... вас стою... Алексей Фомич? - почти плача, но сама не замечая этого, сказала она шепотом.

- Стоите, - ответил ей он, прижимаясь к ее розовому горячему уху губами.

- Вы - огромный художник... а я... девчонка, как все... - шептала она, поднимая на него глаза.

- Нет, вы - особенная, Надя, - сказал он вполголоса и поцеловал ее в мокрые губы крепким и долгим поцелуем, почти ее задушившим.

И потом целовал все ее заплаканное лицо, и шею, и грудь.

И в этот день Надя Невредимова стала женой художника Сыромолотова, и было решено между ними, что мастерскую из Симферополя еще до осени необходимо перевезти в Петербург, где будет создаваться картина "Штурм Зимнего дворца".

Провожая перед вечером Надю домой, Сыромолотов нанял извозчика, поднял ее и усадил в пролетку, как ребенка, а подъехав к дому, в котором она жила, он точно так же хотел на руках внести Надю и в ее комнату, но она почему-то этому воспротивилась и убедила его на том же извозчике вернуться в "Пале-Рояль".

V

Так как Алексей Фомич обычно держал данное слово, то на другой день в три часа повез копию с этюда Дерябину.

Тот встретил его словами:

- А я только что звонил по телефону в гостиницу, и мне сказали, что вас нет, что вы ушли... Здравствуйте! Садитесь!

- Как видите, пошел я к вам же, но прошу иметь в виду, не просохла картинка как следует, - сказал Сыромолотов, - поэтому обращайтесь с нею осторожно.

- Угу, - неопределенно отозвался Дерябин, разглядывая холст, взятый за края обеими руками. Он отодвинул его на всю длину рук, потом приблизил к глазам, из которых левый сильно прищурил, точно собрался выстрелить из винтовки, снова отодвинул, наконец сказал нерешительно:

- Мне кажется, что есть сходство... Я, конечно, не видал себя в зеркале на своем Черкесе, но у меня ведь есть фотографии - можно сопоставить.

- Ну вот, видите, - фотографии! - воскликнул Алексей Фомич, точно это удивило его чрезвычайно.

- Здесь я, конечно, живее, чем на фотографиях, - продолжал Дерябин, рассматривая себя на холсте. - И мне кажется, что похож.

Потом он улыбнулся по-своему - не то снисходительно, не то покровительственно, и добавил:

- Да и как же было вам не достичь сходства? Вы - художник известный, профессором живописи были, значит и других учили, как им добиваться сходства... Только вот тут, за моей фигурой что-то у вас вышло неразборчиво.

- Это - фон. Я его делал по памяти, - объяснил художник.

- А может быть, присядете там на дворе на часок, чтобы сделать его как следует? - Дерябин сказал это таким тоном, как будто не просил, а приказывал, и художник еле сдержался, чтобы ответить по виду спокойно:

- Во-первых, я не взял с собою ящики с красками, а во-вторых, зачем это? Совсем не нужно!

- Почему же собственно не нужно? - осведомился Дерябин.

- Потому что он будет тогда лезть вперед, и, пожалуй, зритель может обратить на него больше внимания, чем он того заслуживает...

Сыромолотов хотел было добавить еще два-три слова о фоне в картине, но Дерябин был уже удовлетворен: заслонять себя фоном он, разумеется, не мог бы позволить. Он сказал:

- Пожалуй, вы правы... Только вот что бросится всякому зрителю в глаза: сделано это мастером, а каким именно? Он меня спросит, я ему отвечу, а где же мое доказательство?

- Вы хотите, чтобы была моя подпись?

- А вы как будто не хотели ее поставить?

- Нет, просто у меня нет обыкновения ставить свою подпись на небольших вещицах, - объяснил Сыромолотов, заметив подозрительность и в глазах и в голосе Дерябина. - Красок же и кисти я не захватил... Могу, впрочем, подписаться и карандашом - это будет даже оригинальнее.

- Хотя бы чем-нибудь, - разрешил Дерябин, и Алексей Фомич вынул карандаш из своего альбомчика, а Дерябин сосредоточенно смотрел, как он в правом углу холста, где было почти чистое от красок место, отчетливо вывел "А.Сыромолотов".

- Ваше имя-отчество? - Прошу простить, что не знаю, - пробасил Дерябин, а когда художник ответил, то он почему-то повторил: - Алексей Фомич? Так. Буду помнить.