Сергей Сергеев-Ценский - Утренний взрыв (Преображение России - 7)

И муж Нюры, моряк поневоле, нравился Наде, он был бесхитростный, простой, прочный в своем чувстве к жене... Беспокойной оказалась его служба во флоте, но все-таки гораздо лучше линейный корабль, чем окопы на фронте, и здесь, значит, вынулся Нюре счастливый жребий... Да война уж идет к концу, это всеми чувствуется, это все уже понимают... Демонстрация у Зимнего дворца неизбежна. Сколько до нее? - несколько месяцев, не больше... И тогда картина Алексея Фомича (и ее) будет выставлена всенародно, - смотрите и удивляйтесь! - и муж Нюры, прапорщик флота Калугин, сбросит с себя морскую форму...

Иногда она забывалась, но тогда попадала в область таких непостижимо запутанных и нелепых снов, что, просыпаясь, никак не могла сразу догадаться, где она и что с нею. Потом опять начинала думать о Нюре и ее материнстве, пока не забывалась снова, чтобы кружиться в вихре неведомо откуда бравшихся снов.

И когда она ясно услышала грохот, как будто ударил гром теперь, в октябре, и когда звякнули стекла в окне, а сама она будто подбросилась на койке всем телом, - это Надя тоже сочла было нелепым сном, но, открыв глаза, увидела, что Алексей Фомич уже осветил свою лохматую голову зажженной им спичкой.

- Что это значит, а? - спросила Надя и села на койке.

- Что?.. Не знаю... "Гебен", может быть, а? - пытался догадаться Алексей Фомич.

- Свечку зажги!

- Ищу ее... Не знаю, куда делась...

Огарок свечки коридорный им поставил, предупредив с вечера, что электричество у них горит только до двенадцати часов, но теперь, ошеломленные громом, нашли они этот огарок с трудом, а когда зажгли его, услышали бегущих по коридору людей.

- Значит, и нам бежать надо! - решил Сыромолотов. - Одевайся скорее! Это не иначе, как "Гебен"... Неймется им, негодяям!

- Васька! Васька, черт окаянный! - закричал кто-то, пробегая мимо их двери.

- Надо умываться! - Надя бросилась к умывальнику.

Но в умывальнике не было воды: она забыла, что истратила ее всю еще с вечера. А Алексей Фомич поспешно одевался. Начала проворно одеваться и Надя.

Посмотрев на свои часы, сказал Сыромолотов:

- Времени еще немного, - седьмой час в начале, а уж заря: посмотри-ка на окно, Надя!

Окно розовело, и это заметила Надя, когда заслонила собою свечку. Кое-как заплетя косы и приколов их, Надя надела шляпку, схватила свое пальто, потушила свечку (отчего зарево в окне стало гораздо ярче) и, пропустив Алексея Фомича в коридор, заперла номер.

- На, спрячь, - сунула она ключ Алексею Фомичу, который рокотал, направляясь к лестнице:

- Вон в какую мы историю попали, а?.. Вот тебе и Севастополь!

Как ни спешили они одеться, оказалось, что из своего коридора они выходили последними. Но на лестнице, освещенной теперь небольшими керосиновыми лампочками, им удалось все-таки спросить какого-то чубатенького парнишку:

- Что это, зарево или светает?

Парнишка бросил им в ответ два какие-то ни с чем несообразные слова: "Море горит!" - и загромыхал по ступенькам лестницы на каблуках.

- Должно быть, морской бой... да иначе и быть не должно, - пытался догадаться Сыромолотов. - "Гебен" палит в наших, они в него...

- Отчего же залпов больше не слышно? - спросила Надя уже на нижней лестнице.

- Подожди, выйдем - услышим, - обнадежил ее Алексей Фомич.

Но ничего не услышали они, когда вышли из гостиницы. На площади было темно, а в небе над бухтой краснело-желтело зарево; кругом около них бежали куда-то люди.

- Куда вы? - спросила Надя кого-то из бежавших.

- На Графскую! - ответили ей.

- Стало быть, и нам надо на Графскую, - решил Алексей Фомич.

Графская пристань от гостиницы Киста была недалеко, но тяжелому Сыромолотову показалось, что шли они долго: это потому, что Надя почти летела вперед, безостановочно твердя одно и то же:

- Там что-то теперь ужасное происходит в бухте, ты пойми, а там Михаил Петрович!.. И как же теперь себя чувствует Нюра?.. Мы должны сейчас к ней ехать, сейчас же!.. Вот узнаем, что там такое, и к ней, чтоб ее успокоить!.. Ведь она должна быть спокойной перед такой операцией, а тут вдруг кто-то крикнул: "Море горит!" Какой ужас!.. Господи, какой ужас!

- Чепуха!.. Как это "море горит"?.. А ты и поверила! - пробасил Алексей Фомич.

Но около кто-то из темноты отозвался на это:

- Не знаете, как море горит? Очень просто: нефть на воде горит!

- Вот! Ты слышишь? - подхватила это Надя. - Вон какой ужас!

Сыромолотов держал Надю за локоть, чтобы она не слишком рвалась вперед, она же все-таки вырывалась, чтобы поспеть за другими. Ему приходилось делать непривычно большие шаги; у него начиналась одышка.