Сергей Сергеев-Ценский - Весна в Крыму (Преображение России - 15)

Тут Федор повернулся к ней и поглядел на нее в упор.

- Отчего же не понять? Поняла, конечно, - ответила она и отвернулась. И даже отошла поспешно, - пошла на кухню, давая этим понять и ему, что больше говорить о его положении ничего не надо.

И глаза ее в это время были отчужденно холодные и даже для нее самой непривычно серьезные.

Когда снова прошла из кухни через столовую Наталья Львовна, она увидела, что Федор стоял около окна и через занавеску глядел на улицу. Это прежде всего бросилось ей в глаза, что он не откидывал занавески, с вышитыми на ней журавлями, а глядел сквозь нее, чтобы его самого не разглядел кто-нибудь, проходя мимо дома.

И тут же самой себе призналась она, что не было у нее жалости к мужу, которому приходится скрываться: чужого не жалко.

А он обернулся к ней и по-прежнему деревянно и без малейшего оживления в плотном одубелом лице проговорил:

- Смотрю на всякий случай; нет ли еще кого из таких, какой тоже с фронта прибег и свободно себе ходит. - И добавил: - Приставу, конечно, если дать сотняги три, то он будет молчать, только вопрос в том, как эти три сотняги из банка взять... Конечно, и для домашности нам деньги тоже понадобятся, а как я сам за ними в банк заявлюсь, тут меня и на цугундер: каким манером в Крыму ты оказался, когда на фронте обязан быть? Это теперь нам вдвоем очень тонко обдумать надо, чтобы с деньгами быть, а не то чтобы с пустыми карманами. Хотя бумажки эти теперь уж мало что стоят, однако же и без них тоже никак нельзя.

Наталья Львовна ни одним словом не отозвалась на это и прошла в свою комнату.

С полчаса пробыла у себя она, все ожидая, что он отворит дверь и войдет, но он так и не отошел от окна.

А когда снова понадобилось ей пойти на кухню, он бросил ей вслед:

- Дал я этой дуре твоей Пелагее бумажку, чтобы молчала, ну да ведь бабий язык, он известный! Чтобы баба утерпела не сказать, хотя бы ее никто и не спрашивал, этого не жди... Ты бы ей со своей стороны тоже внушение сделала.

Наталья Львовна сочла нужным слегка кивнуть головой, но не обмолвилась ни словом. А Пелагея сказала ей шепотом:

- Вот страху на меня нагнал Федор Петрович-то ваш, ну и нагнал!.. Страху, говорю... "Ты, - говорит, - чтоб никому и ни-ни-ни! А то, говорит, пришибу, как все одно суку!"

- Это насчет чего он? - полюбопытствовала Наталья Львовна тоже почему-то шепотом.

- Да вот насчет того, что в свой собственный дом приехал! Диви бы в чужой, а то в свой... Не убил ли кого, а его полиция ищет? Аж боязно мне стало, - как хотите...

- Ну вот еще глупости выдумала, - "убил"! - успокоила ее Наталья Львовна, а сама подумала: "Может быть и в самом деле убил кого?" И тут же придумала, что сказать: - Долги у него здесь, а денег на руках пока нету, нужно в банке взять, - только и всего.

И даже добавила:

- Хорошо, что ли, если сюда к нам приходить будут, требовать?.. А деньги в банке возьмет, сам будет искать, кому должен, чтобы расплатиться.

- Так, так, - деньги, это, конечно, - протянула Пелагея, но тощей шеей повела недоверчиво.

Войдя в столовую, где так же у окна за занавесками с журавлями стоял Федор, Наталья Львовна сама обратилась к нему, не подходя, впрочем, вплотную:

- Тебе неудобно самому идти в банк, - так что же тут такого? Напиши чек на мое имя, я пойду и получу.

- "Пой-ду"! - передразнил ее Федор. - В Симферополь пешком пойдешь?

- В симферопольском банке деньги?

- А то в нашем "Взаимкредите"? Да он теперь, должно быть, уж лопнул...

- Об этом не слыхала, чтобы лопнул... А в Симферополь могу хоть сейчас поехать.

- Сей-ча-ас? Как это так сей-час? - удивленно вытянул Федор. - Не завтракав, не обедав?

- Позавтракать и в дороге можно... А если сейчас не поехать, то до сумерек и не доберешься.

- До сумерек дай бог и теперь добраться: дорога грязная, - я ведь видел.

- За один день все равно не сделаешь этого...

- Обыденкой не выйдет дело... Придется ночевать там в гостинице... Пока приедешь, - банк закроют: банки в два часа закрываются... Ехать, так завтра с утра пораньше, а нынче извозчика договорить.

- Конечно, если завтра пораньше выехать, то будет гораздо лучше, сразу согласилась она, довольная уже и тем, что может поехать.

Завтракали вместе. Лицо Федора и за завтраком оставалось деревянным.

- Князь Львов будто стоит во главе теперь, - говорил он, жуя крутое яйцо. - Пускай себе он князь, но сила, однако ж, в том, что не великий, а маленький, вот что! Родзянко - помещик екатеринославский, Керенский адвокат... Там другие еще всякие, - однако ж я им не присягал, и не смеют они от меня никакой службы требовать... Да там и не служба, - это в мирное время считается служба, а там, на фронте, сейчас ты живой, а через пять минут сапоги с тебя с убитого сымут... А также шинель твою и всю одежду мундирную обратно в цейхгауз сдадут, другим каким пригодится, - вот как на франте: не об человеке забота, а об одеже, об сапогах. А от вас, от людей, какое вы прежде название имели, - отодрали подковки, свалили вас в кучу, как все одно поленья, полковой поп вас отпел, кадилом над вами помахал и в яму вас общую свалили, - называется это "братская могила"... И в список вас занесли писаря на случай справок каких, - вот и вся ваша жизнь.