Сергей Сергеев-Ценский - Зауряд-полк (Преображение России - 8)

И величественно заседал он в кабинете командира за его столом, когда случалось заболеть чем-нибудь Полетике.

II

Все это припомнил прапорщик Ливенцев, пока подходил к казарме. Но вспомнилось и еще одно.

Он был дежурным по дружине и выполнил уже все обязанности дежурного, минут двадцать оставалось до смены.

В это дежурство как-то особенно тошной показалась канцелярия штаба дружины со "стулом приказиста", казначеем, военным зауряд-чиновником Аврамиди и часовым, стоявшим у денежного ящика, пожилым, седоватым, наводящим уныние всем своим видом: по-домашнему как-то держал он винтовку и сосредоточенно смотрел на свои сапоги, облепленные последними уже осенними мухами. Должно быть, он удивленно думал над тем, что могли найти в его сапогах сладкого эти десятки мух.

Ливенцев вышел из казармы к воротам и там, на улице, поразился роскошью очень пышных хризантем, белых и розовых, которые несла в корзине на продажу в город девочка лет двенадцати. Он купил у нее несколько штук и с ними вернулся снова в канцелярию, чтобы новому дежурному, зауряду Шнайдерову, сдать дежурство, но, оказалось, там уже кричал Генкель:

- Куда же он мог деваться, этот Ливенцев? Сейчас нужны деньги! Сию минуту нужно мне взять деньги и ехать платить, а как же без дежурного? Безо-бразие!.. Черт знает что у нас делается такое!..

- Послушайте, вы, черт возьми, как вас звать, - красавец!.. Вы что же это, а?.. Где же могли вы запропасть вообще... э-э... когда вы же дежурный, а? - встретил Ливенцева сам Полетика.

- Посмотрите, какие цветы! - с наивностью кабинетного человека поднес к самому его лицу свои хризантемы Ливенцев, и Полетика сразу же забыл, что этого прапорщика надо за что-то такое распечь.

- Гм... Цветы, цветы... Действительно ведь, а? Это какие такие?

- Хри-зан-темы! - нарочно расчленил это музыкальное слово Ливенцев. Давайте, я вам в петлицу вот эту прелесть!

И Полетика не без видимого удовольствия следил за раскидистым сочным розовым цветком, появившимся вдруг у него на груди, как раз под бородою; но в это время разъяренно подошел Генкель.

- Вы... вы что же это, прапорщик, уходите куда-то с дежурства?.. Вы... вы за цветами какими-то, а тут... тут... денежный ящик... часовой... - Он положительно задыхался. - Под суд! Под суд можете угодить за это!

Он был багровый, его щеки тряслись, и Ливенцев, заметив это, сказал то, что подумалось:

- Вредно вам волноваться при такой тяжелой комплекции. И совершенно лишнее из-за таких пустяков...

- Прошу... Прошу меня не учить, не учить! - совершенно бешено крикнул Генкель.

- А почему это вы на меня так кричите, а? Почему? - очень удивился, больше удивился, чем обиделся, Ливенцев. - Как смеете вы на меня кричать? Вам нужны деньги из ящика? Так и скажите. Пойдемте к денежному ящику, я допущу вас к нему.

Сознательно на слове "я" сделал он сильное ударение.

- Да, вот... вот, в самом деле... Прапорщик дежурный теперь налицо, теперь пойдемте за деньгами, - бормотал торопливо-примирительно, может, чувствуя неловкость перед писарями, Полетика и первый пошел к тому самому часовому со сладкими для мух сапогами; за ним двинулся Ливенцев, а только сзади него, как будто раздумывая еще, доставать ли деньги, или идти писать рапорт, подошел к ящику сам Генкель.

Необходимый по гарнизонному уставу ритуал вскрытия денежного ящика был соблюден, Генкель взял нужные ему деньги, но, отходя, сказал Ливенцеву:

- Нет, этого дела я так не оставлю, - нет!

А Ливенцев, намеренно стараясь не обращать на него внимания, говорил Полетике:

- Эти хризантемы почти не пахнут, но есть индийские хризантемы: те имеют запах чрезвычайно сильный и приятный. А ведь большинство духов, - дамы этого не знают, - делаются искусственно из такой вонючей штуковины, как нефть, или даже из каменного угля.

- Ну, вы тут мне черт знает что! Из какой там нефти! - не знал, как это принять, просто за шутку или за непристойную шутку, Полетика, а Ливенцев убеждал его:

- Уверяю вас, сущая правда! Даже могу вам принести книгу об этом и показать, что это за химия.

Вскоре после этого Ливенцев и был назначен на охрану туннелей и мостов. Для него ясно было тогда, что это - дело Генкеля, который хотел упечь его на беспокойную, как он думал, должность, а может быть, имел в виду и то, что, будучи в отделе, прапорщик реже будет появляться в штабе дружины, меньше будет вмешиваться в ее распорядки и меньше будет замечать из того, что делается в ее мастерских для имения Генкеля, так как Ливенцев был единственный в дружине, не дороживший жалованьем, не нуждавшийся в службе, поэтому не считавшийся и с Генкелем, у которого, как все уже убедились, была наверху сильная рука.