Вяйнё Таннер - Зимняя война

Приняв такое решение, мы завершили заседание далеко за полночь.

В мировой прессе стали появляться сообщения, что между Финляндией и Советским Союзом что-то происходит. По этой причине я поднял на заседании кабинета министров вопрос о том, что нам следует принять коммюнике, которое бы остудило страсти. Но после обсуждения это предложение сочли опасным, поскольку могло появиться впечатление, что условия мира обоснованны и приемлемы. Мы решили направить послу Грипенбергу в Лондон и послу Хольма в Париж подробную информацию о поездке нашей делегации в Москву. Послов в других странах нужно проинформировать о том, что по политическим причинам нельзя ввести их в курс происходящих событий. Журналистам, которые продолжали донимать нас вопросами, не сообщали ничего нового, и они не замедлили выразить свое яростное возмущение по этому поводу. Но природа многих щекотливых политических событий такова, что преждевременное их освещение может осложнить достижение цели. Поэтому журналистам пришлось долго сидеть на голодном информационном пайке.

Ко всему прочему, ситуация осложнилась еще тем, что Свинхувуд был на пути в Германию и Италию. Обрывочная информация о его поездке вызвала определенные подозрения со стороны Запада.

Десятого марта я собирался лечь спать, когда в час ночи министр иностранных дел Гюнтер позвонил мне из Стокгольма. У него состоялся новый разговор с мадам Коллонтай, во время которого он указал на то, что из-за новых требований Советского Союза ситуация на переговорах может стать критической. Он выразил сомнение в том, что финское правительство сможет принять требования в расширенном варианте. Готов ли Советский Союз взять на себя ответственность за последствия отклонения его требований? Мадам Коллонтай была огорчена и обещала направить соответствующую телеграмму в Москву.

Гюнтер считал, что Молотов не отдавал себе отчета в серьезности планов по оказанию западной помощи.

Когда я заметил, что в Швеции и Норвегии отношение к Финляндии начинает меняться к лучшему, Гюнтер ответил, что единодушная позиция риксдага против оказания помощи так же тверда, как и раньше.

В 10.40 позвонил маршал Маннергейм. Он спросил, получил ли я телеграмму с докладом генералов о ситуации на фронте. Я ответил, что получил и довел ее содержание до кабинета министров.

«В этой телеграмме нет никакого преувеличения ситуации, — объяснил Маннергейм. — Чтобы война продолжалась, необходимо значительное подкрепление. На фронте уже образовались многочисленные бреши. Мы не в состоянии готовить войска. Если помощь поступит немедленно, чтобы войска смогли отдохнуть и пройти подготовку, тогда другое дело. Но вспомогательные войска, даже если все пойдет согласно обещаниям, смогут прибыть сюда только через месяц. К тому же нельзя рассчитывать на перемену погоды. Получение помощи зависит и от отношения Норвегии и Швеции. Определенно можно сказать, что Норвегия и Швеция по собственной воле никогда не дадут права на проход войск».

Я изложил ему позицию, занятую кабинетом министров. Мы предоставили все права принятия решений нашей делегации в Москве. Маршал должен получить копию правительственной телеграммы.

Маннергейм спросил, что происходит в Москве.

Я зачитал ему телеграмму № 5, которая была получена нынешним утром:

«Мы пытаемся установить как можно быстрее и с полной достоверностью, на какие условия может согласиться Советский Союз. Если эти условия не покажутся вам удовлетворительными, мы можем прервать переговоры и обратиться к другому варианту. Американский посол рекомендует заключить мир».

Маннергейм спросил, как была получена эта телеграмма.

Я объяснил ему, что все телеграммы поступают из Москвы сначала в Стокгольм, в министерство иностранных дел Швеции, а оттуда ко мне. Я рассказал ему о встрече Гюнтера и мадам Коллонтай.

После этого разговора мне стало ясно, что Маннергейм надеется на заключение мира до того, как фронт рухнет.

В 17.00 Маннергейм снова позвонил мне. За это время он получил копию телеграммы, отправленной от имени кабинета министров в Москву, и был удручен тем, что его доклад о положении на фронте был передан в Москву в усеченном виде. Он сказал, что Виипури (Выборг) может быть оставлен нашими войсками завтра или послезавтра.

Маннергейм спросил, возможно ли отправить в Москву более полное описание ситуации на фронте. Такая телеграмма была отправлена нашим представителям в Москву в тот же день.