Жан-Пьер Шаброль - Пушка 'Братство'

-- Появился я на свет божий в мерзкой, завшивленной лачуге в тупике Ренар 26 июня 1848 года, как раз тогда, когда солдаты крошили, как в Ла-Виллет, мятежников на площади Бастилии и в предместье Сент-Антуан *, в ту самую минуту, когда моего папашу укокошили -- впрочем, поди знай, только с той поры его никто так и не видал. Мамаша моя говорила, что и раньше-то наш папашенька редко когда показывался. Значит, через неделю мне исполнится двадцать два года и два месяца. Чуете? Верноподданный его императорского величества -- это я и есть, юный пролетарий, распролетарий, пролетарий из пролетариев! Сын, внук, правнук рабочего, сам рабочий -- предки наrрадили меня голубой кровью, a поголубела она от холода и нищеты, да еще дерьмового винца туда подбавили -- и с этим-то наследством должен был я расти, короче, poc как мог, одинешенек, от горшка два вершка, a словно взрослый. Не пустяк это. Моя матушка весь божий день надрывалась на ткацкой фабрике, a я -- я подыхал с голоду и холоду в грязных лохмотьях под дырявой крышей. B восемь лет я уже работал на химической фабрике в Ла-Виллет; с тех пор и начали y меня волосы лезть. Давал волю всем своим склонностям, какие они ни были, зато и повеселился я, золотушный! Так я и poc, взрослел,

доставалось мне крепко, дурные примеры перенимал, читать-писать не научился, зато во всех пороках преуспел! Даже армия и та на меня не польстилась.

-- Вот уж нашел о чем жалеть! -- бросает Бастико.-- Загнали бы тебя в казармы, a оттуда послали бы издыхать неизвестно за что -- то ли в Мексиканскую экспедицию, то ли на Крымскую войну *.

Нищебрат уже отдышался и с достоинством заканчивает свою речь:

-- Ясно, я женился, вообще-то баб я не пропускал, уж поверьте на слово. Вы мою Сидони знаете, и посему на сей счет полный молчок.

-- Дюшатель * заявил, что рабочим вовсе не обязательно жениться и семыо заводить,-- ворчливо вставляет рыжий Матирас. -- Незачем, мол, рабочим зря землю загромождать, раз они не могут обеспечить себе средства к существованию.

-- Он, как это его... прав,-- бурчит Пливар.

Алексис невысокий, молоденький, в очках, он работает наборщиком y Гифеса, пришепетывая, начинает объяснять, что это совершенно верно, что французский министр Дюшатель действительно держал такие речи и что Варлен *, переплетчик, даже приводил эти слова в имперском суде на втором процессе Международного товарищества рабочих *. Гражданин Варлен уточнил, что Дюшатель не сам это выдумал, a позаимствовал y "филантропа" англичанина по фамилии Мальтус.

Пока Нищебрат подкрепляет свои слабеющие силы солидной порцией пойла, за столом стоит гул голосов. Фалль рассказывает о своих малышах: все четверо больны, Матирас жалуется на дороговизну, Вормье -- на безработицу, a Бастико орет:

-- A если ты потребуешь, чтобы тебе повысили плату, тебя тут же турнут, помирай себе с голоду или пожалуйте в тюрьму, как в Каталонии, a то еще, чего доброго, и расстреляют, как в Фосс-Лешше... Уж в суд-то обязательно потащат.

-- Тринадцать погибло в июне в Ла-Рикамари! Четырнадцать -- в октябре в Обене! *

-- Министр Лебеф представил к ордену капитана Госсерана, который приказал открыть огонь.

Вдруг снова в общий гомон ввинчивается пронзительный голос Ншцебрата:

-- A теперь, нищие братья, расскажу я вам о моем будущем, о нашей судьбе, о судьбе всех нас, бедняков! Распространяться не буду, и вот почему: если не помру раньiне срока от застарелой золотухи, проскриплю еще несколько мерзких лет, покуда не попаду в дом призрения.

-- Если только место найдетсяl

-- И кончишь, как Меде.

Все взоры обращаются к согGанному силуэту попрошайки -- это он в углу y арки протягивает за подаянием руку. Ветхая каскетка сползает ему на глаза. Так и торчит он там целые дни, болезненно жмурясь, и клянчит грошик, бормоча что-то невнятное.

-- A ведь был литейщиком y Денвер-Леневэ в Лурсине,всвое время былработник хоть куда,-- буркает себе под HOC Матирас.

-- Этот человек,-- возглашает Алексис-наборщик,-- произвел в четыре раза больше того, что потребил.

И молоденький наборщик начинает громить захребетников-капиталистов. Пряди длинных прямых волос падают ему на лицо, на носу подпрыгивают очки в такт обвинительной речи "против людей, которые ничего не производят, которые жиреют за счет того, что девяносто девять их братьев из ста лишены самого необходимого*.

Разгневанные сотрапезники машинально оглядываются на закрытые ставни второго этажа виллы. Хозяин этой квартиры -- единственный "капиталист", которого' они видели во плоти. Ho господин Валькло неделю назад уже покинул Париж со всем своим добром и домочадцами.