- Видишь, маленькая барышня? Новые постояльцы приехали. - Пекарь вышел во двор передохнуть и показывает мне на одно такое окошко. - Наверное, только что с поезда и отдыхают. Ты не будешь шуметь во дворе, правда?
Шуметь - я?
Жаль, я не успела расспросить его. Может, он бы объяснил, почему все они так устают с дороги. Ведь бежит-то поезд, а они сидят.
Старый пекарь знает, что я его боюсь, боюсь его перепачканного мукой лица, белого колпака и большого белого фартука.
Нет, но чтобы я шумела!
Сижу себе спокойненько на крылечке. А шума во дворе хватает и без меня. То и дело снуют, как мыши, взад-вперед гостиничные слуги. Что-то тащат, нагружают, выгружают. С улицы заходят торговки со своим товаром: яйцами, курами, сметаной. Страшная суматоха.
Куры кудахчут, кот путается под ногами. Пес, задрав хвост и свесив язык, атакует петуха, тот хлопает крыльями. Кот забивается в угол.
Пес рыщет по двору, все обнюхивает, как будто он тут управляющий и должен все знать. Слуги толкаются, ругаются.
- Купите петушка! - причитает торговка.
- Пошла ты со своим петушком! Он у тебя старше праотца Авраама!
- Что ты, Господь с тобой! Да пусть у меня руки-ноги отсохнут, коли так!
- Иди, иди отсюда, старая ведьма, слышишь? А не то...
Старушонка с петухом молча съеживается. Лучше переждать, глядишь, забияка угомонится. Ну вот, он уже прицепился к кому-то другому:
- Куда, к черту, прешь?! Закатил бочонок в самую грязищу!
- Что? Где? Чего привязался? Надрался, что ли? Погоди у меня...
- Эй! Петр! Степан! - окликают из кухни. - Гори вы огнем! Картошку почистили? Кухарка ждет...
Парни вскидываются и бегут в дом, торговка за ними.
- Прихвати петушка, Петр! Покажи на кухне. Поджарить - пальчики оближешь!
Но тот не оборачивается. Старуха устала кричать и, понурив голову, сует петуха назад в корзинку.
- Гла-а-а-ша-а! Где ты там, поди сюда! Тебя зовет барыня из первого!
Кто не кричит, так это прачки, которые гладят белье у открытых окон. Они поют - так, будто пар от утюгов растравляет им душу. Навзрыд. Песня тоскливая, протяжная и нескончаемая, как груда белья перед каждой.
Вдруг во двор с хохотом выбегают две дочки хозяина дома. Я мчусь к ним и тут же отскакиваю. С их губ летят кровавые брызги... это вареные креветки, они разгрызают их и сплевывают красные ошметки.
- Что вы делаете? Тьфу! - Мне кажется, что они глотают ободранных мышей.
- Иван! - кричат они в открытую конюшню. Подавай лошадей, скоро едем!
И сейчас же из конюшни доносится ржание. Там стоит пара статных вороных с лоснящимися крупами. Капельки пота стекают по гладкой шкуре. Разгоряченные, они бьют копытами, встряхивают гривами, тычутся и ищут вслепую мешок с овсом, который кучер повесил на стенке. Наконец, потоптавшись, засыпают, утонув мордами в торбе. Только торчат, точно рога, чуть подрагивающие длинные шеи.
Кучер стоит рядом с лошадьми и говорит им что-то ласковое. Его сапоги и шевелюра тоже блестят, смазанные жиром.
- Иван! - окликаю я кучера. - Ведь ты только что из города!
- Одно дело работа, другое - развлечение. Правда же, лошадушка? - Иван со всего размаху хлопает скотину по боку.
Кони высовывают глаз из торбы и смотрят на кучера. Почему не дают спокойно поесть?
Они срывают злость, прихлопывая хвостами мух.
Разогретые ноги приплясывают на месте. Сгибаются и разгибаются колени, скребут пол копыта. Только что они галопом мчались по городу, вихрем, с одной улицы на другую. А здесь, в конюшне, при каждом движении за ними волочатся длинные цепи, закрепленные на потолочной балке.
- Фр-р-р! - фыркают кони, зарывшись в овес.
Им отвечает из хлева корова.
Тут уж я не выдерживаю и бегу к ней. Конюшня хотя бы открыта - лошади могут дышать свежим воздухом. А корова заперта, как воровка в тюрьме.
Отличная рыжая корова, такая красавица, а ее словно стыдятся. Хлев, темный, нечищеный, приткнулся в самом дальнем конце двора, рядом с помойкой. Стены тоненькие, малейший ветерок продувает насквозь. Сквозь щели заливается дождь, вместо окна широкая прорезь в двери Через нее я и гляжу на корову.
Она безвольно, грузно лежит брюхом на грязной подстилке, облепленная тучей мух. Неподвижная туша, похожая на кучу мусора.
Неужели ей и вправду лень шевельнуться?
Назойливое жужжанье она все же слышит. Иногда длинный, тонкий, заскорузлый от грязи хвост поднимается и хлещет мух. Живой кажется только голова. Нет-нет вздернется и опустится ухо. Корова явно вслушивается в каждый звук со двора. И, погруженная в безучастную тоску, целый день эти звуки степенно пережевывает.
Читать дальше