Мы сели, автомобиль тронулся.
Целый вихрь мыслей кружился в моей голове. Надежды на будущее окрыляли меня. За несколько коротких минут моего последнего пути к Распутину я много передумал и пережил.
Автомобиль остановился у дома № 64 на Гороховой улице.
Войдя во двор, я сразу был остановлен голосом дворника, который спросил:
– Кого надо?
Узнав, что спрашивают Григория Ефимовича, дворник не хотел было меня пускать; он настаивал, чтобы я назвал себя и объяснил причину моего посещения в столь поздний час.
Я ответил, что Григорий Ефимович сам просил меня приехать к нему в это время и пройти по черной лестнице. Дворник недоверчиво меня оглядел, но все же пропустил.
Войдя на неосвещенную лестницу, я вынужден был подниматься по ней ощупью. С большим трудом мне наконец удалось найти дверь распутинской квартиры.
Я позвонил, и в ответ на звонок голос «старца» спросил, не отворяя:
– Кто там?
Услыхав этот голос, я вздрогнул.
– Григорий Ефимович, это я приехал за вами, – ответил я ему.
Я слышал, как Распутин задвигался и засуетился. Дверь была на цепи и засове, и мне сделалось вдруг жутко, когда лязгнула цепь и заскрипела тяжелая задвижка в его руках.
Он отворил, я вошел в кухню.
Там было темно. Мне показалось, что из соседней комнаты кто-то смотрит на меня.
Я инстинктивно приподнял воротник и надвинул шапку.
– Ты чего так закрываешься? – спросил Распутин.
– Да ведь мы же сговорились, чтобы никто про сегодняшнее не знал, – сказал я.
– Верно, верно… Я и своим ничего не говорил и «тайников» [267]всех услал. Пойдем, я оденусь.
Мы вошли с ним в его спальню, освещенную только лампадой, горевшей в углу перед образами. Распутин зажег свечу. Я заметил неубранную постель – видно было, что он только что отдыхал. Около постели приготовлена была его шуба и бобровая шапка, на полу стояли высокие фетровые калоши.
Распутин был одет в белую шелковую рубашку [268], вышитую васильками, и подпоясан малиновым шнуром с двумя большими кистями.
Черные бархатные шаровары и высокие сапоги на нем были совсем новые. Даже волосы на голове и бороде были расчесаны и приглажены как-то особенно тщательно, а когда он подошел ко мне ближе, я почувствовал сильный запах дешевого мыла: по-видимому, в этот день Распутин особенно много времени уделил своему туалету; по крайней мере, я никогда не видел его таким чистым и опрятным.
– Ну, что же, Григорий Ефимович. Пора двигаться, ведь первый час?
– А что, к цыганам поедем? – спросил он.
– Не знаю, может быть, – ответил я.
– А у тебя-то никого нынче не будет? – несколько встревожился он.
По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича:
«16 декабря Государственная Дума была распущена на рождественские праздники. В этот день царица поручила Вырубовой отвезти Старцу в Петербург икону, привезенную ею из Новгорода. На оборотной стороне иконы Государыня, все четыре дочери и Вырубова написали свои имена. Вырубова исполнила поручение. Она пила у Распутина чай с Головиной, Шаховской и Сухомлиновой. Старец сказал, что вечером он приглашен к молодому князю Юсупову и познакомится с княгиней Ириной Александровной. Вернувшаяся из Петербурга Вырубова передала благодарность и эти слова Старца Государыне. Царица удивилась и ответила, что Ирина Александровна в Крыму и что тут какое-то недоразумение. Поздно вечером к Распутину заезжал ненадолго епископ Исидор, затем министр Протопопов, а около часа ночи за ним заехал князь Юсупов и увез Старца к себе в гости». ( Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Мн., 2004. С. 412)
В.М. Пуришкевич так описал приезд Распутина:
«“Едут!” – полушепотом заявил я вдруг, отходя от окна.
Поручик С. кинулся к граммофону, и через несколько секунд раздался звук американского марша “янки-дудль”, который и посейчас, по временам, преследует меня.
Еще мгновение – слышим стук автомобиля уже во дворе, хлопающую дверцу автомобиля, топот стряхивающих снег ног внизу и голос Распутина: “Куда, милый?” За сим дверь от столовой закрылась за обоими приехавшими, и через несколько минут снизу по лестнице поднялся к нам д-р Лазоверт в своем обыкновенном костюме, снявший и оставивший внизу шоферские доху, папаху и перчатки». ( Пуришкевич В. Дневник «Как я убивал Распутина». М., 1990. С. 64)
Французский посол М. Палеолог описал позднее эти события так:
«Великий князь Дмитрий, Пуришкевич, капитан Сухотин, доктор Лазаверт ожидают в верхнем этаже, откуда доносится время от времени звук граммофона, исполняющего мотивы танцев. Юсупов говорит Распутину: “Моя теща еще наверху с несколькими нашими знакомыми молодыми людьми, но все они собираются уходить. Моя жена присоединится к нам, как только они уйдут. Сядем”. Они усаживаются в большие кресла и беседуют об оккультизме и некромантии» . ( Палеолог М. Распутин. Воспоминания. М., 1923)
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу