Дэвид Мёрфи - Что знал Сталин

Хотя сотрудникам немецкого отдела Управления внешней разведки НКГБ было очевидно, что эти донесения находятся в противоречии с другой информацией по германским намерениям и возможностям, но только в 1947 году советская разведка узнала, что дело «Лицеиста» было тщательно спланированной частью более широкой немецкой дезинформационной программы. Тогда советской контрразведкой был допрошен бывший офицер Гестапо, направленный для работы со Специальным бюро Риббентропа, по линии своей постоянной работы с проживающими в Берлине иностранцами. Он заявил, что «латыш Берлинкс, германский агент, был подставлен Амаяку Кобулову, советнику советского посольства, о котором Гестапо знало, что он проводит разведывательные операции. Берлинкс был „завербован“ Кобуловым, — сказал он, — и на протяжении долгого времени мы снабжали его дезинформацией, которую он передавал Кобулову». Берлинкс сообщил, что завоевал доверие у Кобулова, который сказал ему, что «все его донесения пересылаются непосредственно Сталину и Молотову». [398] Очевидно, Гитлер посчитал Кобулова полезным каналом для передачи информации в Москву. Гестаповец рассказал, что работа была организована так: «Риббентроп готовил материал, затем передавал его Гитлеру. Затем его отдавали Берлинксу для доставки Кобулову, с санкции Гитлера». Архивы Специального бюро Риббентропа подтверждают эту информацию. В рапорте от 30 декабря 1940 года, посланном Гитлеру и Риббентропу сотрудником Специального бюро Рудольфом Ликусом, говорится: «Наш информатор в Советском посольстве был вызван советником посольства Кобуловым в 7.30 сегодня вечером и получил четыре важных задания, одно из которых было приказом товарища Сталина добыть текст речи, произнесенной фюрером 18 декабря перед несколькими тысячами выпускников военных училищ. Кобулов сказал, что речь не публиковалась в немецкой прессе, но в отрывках, полученных Кремлем, якобы выражены антисоветские намерения. Сталин заинтересован в этом и хочет убедиться, что таких высказываний там нет. Агент, работающий на ГПУ должен добыть текст». Риббентроп написал на полях: «Мы можем проинструктировать агента, как нам будет угодно». Вальтер Хевелль, офицер связи Риббентропа с канцелярией Гитлера, также заметил: «Фюрер хочет, что вы регулярно получали такую информацию из советского посольства». [399]

Теперь мы знаем, что немецкая дезинформационная программа сбила с толку многих хорошо подготовленных источников внешней разведки НКГБ и РУ, чей доступ к настоящей доброкачественной информации был взят под подозрение дезинформацией, распространяемой без их понятия лицами внутри их организаций. Сталин, возможно, так никогда не узнал и не заподозрил, что Гитлер одурачил его через Амаяка Кобулова.

И, тем не менее, было ли достаточно всех этих дезинформационных операций? Достаточно ли, если брать только необходимость заставить Сталина упрямо держаться за свое убеждение, что Гитлер не нападет на Советский Союз, пока не разделается с Англией? Это ясно видно на протяжении весны 1941 года, когда все больше и больше поступающей информации указывало на то, что германские войска на Советской границе готовятся к нападению. Высшее советское военное руководство все больше тревожилось; даже члены клики Берия, такие как Деканозов, предсказывали войну. Но Сталин держался до конца, пока немецкие бомбы не посыпались на советские города — должно быть, он был совершенно убежден, что германского нашествия не будет. Чтобы быть таким уверенным, он должен был располагать особой информацией, той «козырем», который, по его мнению, мог побить все, что ему показывали, предсказывающее нападение. Если у Сталина не было таких уверений — может быть, от самого Гитлера, тогда его поведение в мае и в июне 1941 года было полностью неразумным. Одно дело быть обманутым, а Гитлер был мастером дезинформации, но совсем другое — упрямо держаться своей собственной интерпретации событий, подвергая опасности само существование Советского государства и жизни его граждан.

В 1965–1966 годы известный советский военный корреспондент, писатель, редактор и поэт Константин Симонов взял несколько интервью у находившегося в отставке маршала Георгия Константиновича Жукова. В какой-то момент Жуков вспомнил беседу со Сталиным в начале января 1941 года, касающуюся большого контингента немецких войск в Генерал-Губернаторстве — оккупированной немцами Польше. Сталин сказал Жукозу, что он «обратился к Гитлеру с письмом, заявив ему, что это известно нам, что это нас беспокоит и что это создает у нас впечатление, что Гитлер намеревается идти войной против нас». В ответ Гитлер прислал Сталину письмо, также личное и, как он подчеркнул в тексте, конфиденциальное. Он написал, сказал Жуков, что «наша информация правильная, что действительно большие войсковые соединения размещены в Генерал-Губернаторстве». Они, объяснил Гитлер, «не направлены против Советского Союза. Я намерен строго соблюдать пакт ‹о ненападении›, и клянусь моей честью, как глава государства, что мои войска находятся в Генерал-Губернаторстве для других целей. Территория Западной и Центральной Германии подвергаются сильным английским бомбардировкам и легко просматриваются с воздуха англичанами. Поэтому я нашел необходимым передислоцировать большие контингенты войск на восток, где они могут быть тайно реорганизованы и перевооружены». Насколько понял Жуков, Сталин верил этому письму. [400]