Дмитрий Табачник - Петр Столыпин

Но, судя по всему, никого из присутствовавших не интересовала реальная информация о «Николае Яковлевиче».

С 28 по 30 августа никаких действий, кроме маловажных запросов и имитации наружного наблюдения на Бибиковском бульваре, охранниками предпринято не было – развитие событий было полностью пущено на самотек (или, напротив, направлялось в нужную сторону).

Новый импульс происходящему опять придал Богров, сообщив Кулябко 31 августа тревожные новости. В показаниях подполковника об этом сказано следующее: «31 сего августа по телефону Богров сообщил, что Николай Яковлевич приехал в Киев и из разговора с ним он убедился, что дело, задуманное Николаем Яковлевичем, очень серьезное, и он предъявил ему требование собрать точные приметы министра внутренних дел Столыпина и министра народного просвещения Кассо , для каковой цели ему необходимо быть в Купеческом саду, так как за ним может быть установлено перекрестное наблюдение со стороны соучастников Николая Яковлевича и отсутствие его может привести к провалу».

«Аленский» как будто издевается над Кулябко. Достаточно одного пассажа о требовании «собрать» в Купеческом саду (где должен был присутствовать Николай II) приметы Столыпина и Кассо, чьи портреты несчетное количество раз печатались во всех российских газетах! Однако начальник охранного отделения без вопросов дает Богрову билет, нарушая инструкцию, строжайше запрещающую нахождение секретных сотрудников (как априори потенциально опасный по террору элемент) рядом с высокопоставленными особами и, тем более, императором.

Мог ли Кулябко выдать билет Богрову без ведома Курлова или Спиридовича? Представляется невероятным, что провинциальный деятель охранки принял на себя единоличную ответственность за допуск осведомителя в место присутствия императора.

Богров пошел в Купеческий сад, но не предпринял попытки покушения на Столыпина. Как он потом сказал на допросе: «Почему не выполнил свои намерения – не знаю». Почему – непонятно. Богрова обвинить можно очень во многом, но только не в трусости и нерешительности.

Отметим важнейшее обстоятельство: Богров имел полную возможность выстрелить в царя, в непосредственной близости от которого находился. Спасло императора то, что «Аленский» (во всяком случае, по его словам) счел цареубийство нецелесообразным. Как было записано в протоколе допроса Богрова: «у него возникла мысль совершить покушение на жизнь Государя Императора, но была оставлена им из боязни вызвать еврейский погром. Он как еврей не считал себя вправе совершить такое деяние, – которое вообще могло бы навлечь на евреев подобные последствия и вызвать стеснение их прав. Записать и подписать это он категорически отказался, мотивируя свой отказ тем, что правительство, узнав о его заявлении, будет удерживать евреев от террористических актов, устрашая организацией погромов».

Трудно сказать, насколько Богров был откровенен, но то, что он имел совершенно реальную возможность для покушения на Николая II, ни малейшего сомнения не вызывает.

Сказанное «Аленским» имеет еще одно, крайне важное значение. В принципе, он просто озвучил общую практику ПСР, обычно избегавшей делать евреев непосредственными исполнителями наиболее важных террористических актов (не говоря уж о цареубийстве), чтобы избежать обвинений в «еврейской революции». Это прекрасно было известно охранке, и 1 сентября те, кто допустил Богрова в театр, где присутствовал император, могли быть почти уверены, что самодержцу опасность со стороны секретного сотрудника еврейской национальности грозить не будет и пули полетят в предназначенном им направлении. Ведшие Богрова не один год охранники имели полную возможность понять его психологию и убедиться в том, что на убийство Николая II он не пойдет. Последнее снимает наиболее серьезное возражение противников теории антистолыпинского заговора, утверждающих, что заговорщики никогда бы не рисковали жизнью императора.

Новую информацию от «Аленского» (опять инициатива принадлежала агенту!) Кулябко получил в ночь с 31 августа на 1 сентября и события вступили в завершающую фазу. По свидетельству начальника Киевского охранного отделения: «В ночь на 1 сентября Богров пришел в отделение (создается впечатление, что у киевской охранки вообще не было конспиративных квартир! – Авт.) и сначала письменно , а потом в личном разговоре со мной, заявил, что у него в квартире ночует приехавший Николай Яковлевич (обращает на себя внимание, что пришел «Аленский» с письменным донесением. Хотя было очевидно, что если бы «Николай Яковлевич» действительно находился у Богрова, тот вряд ли бы решился писать информацию в охранку дома. – Авт.), имеющий два браунинга, а приехавшая с ним девица Нина Александровна поселилась на неизвестной квартире и имеет у себя бомбу. Из разговора с Николаем Яковлевичем он убедился, что покушение готовится на Столыпина и Кассо и успех такового вполне обеспечен. Что же касается Нины Александровны, то таковую Богров обещался указать при посещении ею его квартиры 1-го сего сентября между 12 и 1 часом дня. Ввиду таковых сведений наблюдение за квартирой Богрова было усилено».