Уинстон Черчилль - Вторая мировая война

Было уже поздно, и президент предложил прервать заседание до следующего дня. Но я счел разумным заявить, что Соединенное Королевство и советское правительство пользуются различными источниками информации в Польше и получили разноречивые сообщения о том, что там произошло. По нашим сведениям, сказал я, не больше трети польского народа поддержало бы люблинское правительство, если бы поляки могли свободно высказать свое мнение. Такая оценка, конечно, основана на наилучшей информации, которую мы смогли получить. Возможно, что в некоторых деталях мы ошибаемся. Я заверил Сталина, что мы весьма опасаемся столкновения между польской подпольной армией и люблинским правительством. Мы опасаемся, что это может привести к озлоблению, кровопролитию, арестам и ссылкам. Вот почему мы столь настойчиво стремимся к согласованному решению. Мы боимся последствий всех этих противоречий для польского вопроса, который и без того достаточно сложен. Мы, конечно, признаем, что за нападения на Красную Армию необходимо наказывать. Однако сведения, имеющиеся в моем распоряжении, не позволяют мне поверить в право люблинского правительства утверждать, что оно представляет польскую нацию.

Президент теперь стремился закончить дискуссию. «Польша, – заметил он, – была источником неприятностей в течение более 500 лет». «Тем более, – ответил я, – нам нужно сделать все возможное, чтобы положить конец этим неприятностям». На этом заседание закончилось.

В тот же вечер президент после консультаций с нами направил Сталину письмо с нашими поправками, предлагая, чтобы два члена люблинского правительства и два представителя из Лондона или из самой Польши приехали в Ялту и попробовали договориться в нашем присутствии о создании временного правительства, которое мы все могли бы признать и которое должно как можно скорее провести свободные выборы. Такой курс мне понравился, и я поддержал президента, когда мы собрались на заседание 7 февраля. Рузвельт снова подчеркнул то, что его беспокоило. Границы, сказал он, имеют важное значение. Однако мы вполне можем помочь полякам создать единое временное правительство или мы можем даже создать его сами, пока поляки не сумеют сформировать собственное правительство на основе свободных выборов. «Нам нужно предпринять что-то такое, – сказал он, – что явилось бы свежим дуновением в тумане, окружающем сейчас польский вопрос». Затем он спросил Сталина, не хочет ли он дополнить сказанное им накануне.

Сталин ответил, что он получил письмо президента только полтора часа назад и немедленно дал указания разыскать Берута и Моравского, с тем чтобы он мог связаться с ними по телефону. Он только что узнал, что один находится в Кракове, а другой – в Лодзи, и обещал узнать у них, как найти представителей лагеря оппозиции, так как их адреса ему неизвестны. На тот случай, если доставить их в Ялту будет невозможно, Молотов разработал несколько предложений, которые в известной степени идут навстречу рекомендациям президента.

Затем на сцену выступил Молотов, который зачитал следующее резюме:

«1. Считать, что границей Польши на востоке должна быть линия Керзона с отклонениями от нее в некоторых районах на 5–6 километров в пользу Польши.

2. Считать, что западная граница Польши должна идти от гор. Штеттин (для поляков), далее на юг по реке Одер, а дальше по реке Нейсе (Западной).

3. Признать желательным пополнить временное польское правительство некоторыми демократическими деятелями из эмигрантских польских кругов.

4. Считать желательным признание пополненного временного польского правительства союзными правительствами.

5. Признать желательным, чтобы временное польское правительство, пополненное указанным в п. 3 способом, в возможно короткий срок призвало население Польши к всеобщим выборам для организации постоянных органов государственного управления Польши.

6. Поручить В. М. Молотову, г-ну Гарриману и г-ну Керру обсудить вопрос о пополнении временного польского правительства совместно с представителями временного польского правительства и представить свои предложения на рассмотрение трех правительств».

Рузвельт, казалось, был обрадован. Он заявил, что мы делаем определенные успехи, но он хотел бы обсудить этот вопрос со Стеттиниусом. «Мне не нравится слово “эмигрантские”, – заявил он в заключение. – Я не знаю никого из этих людей, кроме Миколайчика, но я думаю, что нам нужно установить связи не только с “эмигрантами”. Мы могли бы также найти кое-кого в самой Польше».