Уинстон Черчилль - Вторая мировая война

Не было никаких сомнений в том, что Советы намеревались вступить в войну против Японии после разгрома Германии, как только им удастся собрать необходимые войска и снаряжение на Дальнем Востоке. Сталин воздерживался от обязательств в отношении какой-либо определенной даты. Он говорил о периоде в «несколько месяцев» после разгрома Германии. У нас создалось впечатление, что это следует понимать как три или четыре месяца. Русские согласились немедленно приступить к созданию запасов продовольствия и горючего на своих дальневосточных нефтяных промыслах и разрешить американцам воспользоваться аэродромами и другими средствами обслуживания в приморских провинциях, которые нужны были для американской стратегической авиации. Сталина, видимо, не беспокоил вопрос о том, какое впечатление эти приготовления могут произвести на японцев. На деле он надеялся, что они совершат «упреждающее нападение», ибо это побудило бы русских сражаться наилучшим образом. «Русские, – заметил он, – должны будут знать, за что они сражаются».

15-го у меня была высокая температура, и я не мог участвовать во втором военном совещании, которое состоялось в тот вечер в Кремле. Меня заменил Иден, которого сопровождали Брук, Исмей и Барроус; Сталина, помимо Молотова и Антонова, сопровождал начальник штаба Советской Армии на Дальнем Востоке генерал-лейтенант Шевченко. Гарриман снова присутствовал вместе с генералом Дином. Обсуждался исключительно вопрос об участии Советов в войне против Японии. Были приняты важные решения.

Сталин прежде всего согласился с тем, что мы должны согласовать наши военные планы. Он просил у американцев помощи в деле создания 2–3-месячных запасов горючего, продовольствия и транспортных средств на Дальнем Востоке и сказал, что, если это можно будет сделать и если удастся внести ясность в политические вопросы, СССР будет готов выступить против Японии примерно через три месяца после разгрома Германии. Он обещал также подготовить аэродромы в приморских провинциях для американской и советской стратегической авиации и безотлагательно принять американские четырехмоторные самолеты и инструкторов. Совещания между советскими и американскими военными представителями в Москве должны начаться немедленно, и он обещал лично участвовать на первом из них.

Время шло, но тяжелое состояние советско-польских дел улучшалось лишь в самой незначительной степени. Поляки были готовы принять линию Керзона «в качестве демаркационной линии между Россией и Польшей». Русские настаивали на формулировке «как основу границы между Россией и Польшей». Ни одна из сторон не хотела уступать. Миколайчик заявил, что его отверг бы его собственный народ, а Сталин в конце беседы наедине со мной, длившейся два с четвертью часа, заметил, что из всех, с кем он работает, только он и Молотов стоят за то, чтобы «мягко» обойтись с Миколайчиком. Я был уверен в том, что за кулисами оказывался сильный нажим как по партийной, так и по военной линии.

Сталин не считал желательным продолжать попытки сформировать объединенное польское правительство, пока не будет согласован вопрос о границах. Если бы этот вопрос был урегулирован, он с готовностью согласился бы с тем, чтобы Миколайчик возглавил новое правительство. Лично я считал, что не менее серьезные трудности возникнут при обсуждении вопроса о слиянии польского правительства с люблинскими поляками, представители которых по-прежнему производили на нас самое скверное впечатление и являлись, как я сказал Сталину, «лишь выразителями советской воли». Они, несомненно, также мечтали о том, чтобы править Польшей и, таким образом, были своего рода квислингами. При всех обстоятельствах наилучший выход состоял в том, чтобы обе польские делегации вернулись туда, откуда они приехали. Я очень остро ощущал ответственность, которая лежала на мне и на министре иностранных дел в связи с попытками разработать предложения в отношении русско-польского урегулирования, и знал, что даже навязывание Польше линии Керзона вызовет критику.

В других областях были достигнуты значительные успехи. Решимость советского правительства выступить против Японии после разгрома Гитлера была очевидной. Это должно было оказаться исключительно ценным для сокращения сроков всей войны. Я был уверен, что в отношении Балкан при данных условиях была достигнута наилучшая договоренность. Наряду с успешными военными действиями это должно было привести сейчас к спасению Греции, я не сомневался также в том, что наше соглашение о проведении совместной политики из расчета 50: 50 % в Югославии есть наилучшее решение наших трудностей, учитывая поведение Тито и прибытие русских и болгарских войск под командованием русских для оказания помощи на его восточном фланге.