Уинстон Черчилль - Вторая мировая война

Мы видели великолепный образец современного блицкрига: тесное взаимодействие на поле боя армии и авиации; усиленная бомбардировка коммуникаций и городов, представлявших сколько-нибудь заманчивую цель; вооружение активной «пятой колонны»; широкое использование шпионов и парашютистов; а главное – непреодолимый натиск огромных масс танков. Поляки были не последними, на чью долю выпало это тяжелое испытание.

Советские армии продолжали наступать к линии, предусмотренной соглашением с Гитлером. 28 сентября состоялось официальное подписание русско-германского договора о разделе Польши.

Я по-прежнему был убежден в глубоком и, на мой взгляд, непреодолимом антагонизме между Россией и Германией и цеплялся за надежду, что Советы будут перетянуты на нашу сторону силой событий. Я не давал поэтому воли возмущению, которое вызвала у меня и у моих коллег по правительству их равнодушная жестокая политика. У меня никогда не было никаких иллюзий на их счет. Но во всяком случае они не были нам ничем обязаны. Кроме того, в войне не на жизнь, а на смерть чувство гнева должно отступить на задний план перед целью разгрома главного непосредственного врага. Поэтому в меморандуме для военного кабинета, написанном 25 сентября, я холодно отметил:

«Хотя русские повинны в грубейшем вероломстве во время недавних переговоров, однако требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были бы занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете настоящих событий. В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг. Разница фактически не так велика, как могло показаться. Русские мобилизовали очень большие силы и показали, что они в состоянии быстро и далеко продвинуться от своих довоенных позиций. Сейчас они граничат с Германией, и последняя совершенно лишена возможности обнажить Восточный фронт. Для наблюдения за ним придется оставить крупную германскую армию. Насколько мне известно, генерал Гамелен определяет ее численность по меньшей мере в 20 дивизий, но их вполне может быть 25 и даже больше. Поэтому Восточный фронт потенциально существует».

В выступлении по радио 1 октября я заявил:

«Польша снова подверглась вторжению тех самых двух великих держав, которые держали ее в рабстве на протяжении 150 лет, но не могли подавить дух польского народа. Героическая оборона Варшавы показывает, что душа Польши бессмертна и что Польша снова появится, как утес, который временно оказался захлестнутым сильной волной, но все же остается утесом.

Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии. Во всяком случае эта линия существует, и, следовательно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть…

Я не могу вам предсказать, каковы будут действия России. Это такая загадка, которую чрезвычайно трудно разгадать, однако ключ к ней имеется. Этим ключом являются национальные интересы России. Учитывая соображения безопасности, Россия не может быть заинтересована в том, чтобы Германия обосновалась на берегах Черного моря или чтобы она оккупировала Балканские страны и покорила славянские народы Юго-Восточной Европы. Эго противоречило бы исторически сложившимся жизненным интересам России».

Премьер-министр был полностью согласен со мной. «Я придерживаюсь того же мнения, что и Уинстон, – писал он в письме своей сестре, – замечательное выступление которого по радио мы только что слышали. Я думаю, что Россия всегда будет действовать сообразно ее собственным интересам, и не могу поверить, чтобы она сочла победу Германии и последующее установление германского господства в Европе отвечающими ее интересам» [45].

4 сентября состоялось первое заседание военного кабинета. На заседание были приглашены начальники штабов видов вооруженных сил, а также некоторые видные государственные деятели – министры, не входившие в состав военного кабинета. С этих пор мы совещались ежедневно, а зачастую и дважды в день. Каждое утро начальник имперского генерального штаба генерал Айронсайд, стоя у карты, делал пространные обзоры, которые очень скоро не оставили у нас ни малейшего сомнения, что сопротивление Польши будет быстро сломлено. Каждый день я представлял кабинету министров доклад военно-морского министерства, обычно содержавший списки английских торговых судов, потопленных немецкими подводными лодками. Началась переброска во Францию английских экспедиционных войск в составе четырех дивизий, и министерство авиации выражало сожаление по поводу запрещения бомбардировать военные объекты в Германии. В остальном большие дела вершились на внутреннем фронте, и, конечно, шли бесконечные разговоры о внешней политике, особенно о позиции Советской России и Италии, и о политике, которой следует придерживаться на Балканах.