Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

«Особенно красивы и выразительны его глаза – чистые, голубые. Он знает их силу. В глазах этих разгорается и потухает пламя. Женщин они околдовывают» 217. «Его глаза [мигали] очень редко, и этот неподвижный магнетический взгляд смущал самого неробкого человека» 218. «Именно это упорное смотрение, – свидетельствовал В. Д. Бонч-Бруевич, – производило особенное впечатление на присутствующих, особенно на женщин, которые ужасно смущались этого взгляда, беспокоились и потом сами робко взглядывали на Распутина и иногда точно тянулись к нему еще поговорить, еще услышать, что он скажет» 219. «Не могу, не могу вынести этих глаз, они все видят. Не могу!» 220– билась в истерическом припадке только что познакомившаяся с Распутиным женщина.

«Долго выдержать его взгляд невозможно. Что-то тяжелое в нем есть, как будто материальное давление вы чувствуете, хотя глаза его часто светятся добротой, всегда с долей лукавства, и в них много мягкости. Но какими жестокими они могут быть иногда и как страшны в гневе» 221.

«Взгляд его, – отмечал Ф. Юсупов, – был острый, тяжелый и проницательный. В нем действительно чувствовалась скрытая нечеловеческая сила» 222.

В то же время сохранились прямо противоположные по смыслу описания распутинского взгляда. Так, если верить свидетельству И. Ф. Манасевича-Мануйлова, Распутин «смотрит как-то вбок, не переносит пристального взгляда» 223. «Я тщательно искал того особого загадочного блеска, который многие приписывали его глазам; ничего не нашел, – вспоминал другой газетный автор, Л. Львов. – В глазах светилась хитрость да сметливость крепкого мужичка, отлично ориентировавшегося в своем положении, отлично раскусившего любопытство „бар“ к простоте» 224. «Отталкивающее впечатление произвели на меня его плутовские глаза, все время бегавшие и не смотревшие прямо в лицо» 225, – отметил в мемуарах и бывший дворцовый комендант В. Н. Воейков.

Кожа лица Распутина – темная, морщинистая, с крупными складками, какие «мы видим на всех пожилых крестьянских лицах» 226.

Голос – высокий, но глухой. Речь протяжная, певучая – «не то монастырского служки, не то начетчика-сектанта» 227. Говорил, налегая на «о» 228и «склоняя голову несколько набок, как это делают священники во время исповеди» 229.

Руки длинные, узловатые, «со вздувшимися жилами» 230, «указательный палец длинный, почти до неприличия» 231. «У него грязные руки, ногти с трауром» 232; «во время еды остатки пищи очень часто застревали в его бороде», хотя, впрочем, «он был довольно чистоплотным и часто купался» 233.

«Интересно было наблюдать, – пишет Матрена Распутина, – как он (Распутин. – А. К., Д. К .) подходил к зеркалу, думая, что его не видят. Сначала как будто с опаской (что-то ему покажут?), потом с недовольством (зачем показывают такое?), потом с умиротворением (что есть, то есть)» 234. Какая сложная гамма чувств, явно несвойственная обычному крестьянину: тут и желание выглядеть привлекательным для окружающих (отсюда и опасение, достаточно ли я привлекателен сегодня), и кокетливое недовольство своей внешностью (так характерное для истероидного характера), и одновременно самолюбование («а все-таки я не так уж и плох!»).

Взгляд на себя со стороны вообще был свойствен Григорию Ефимовичу, который даже во время телефонного разговора «картинно подбоченивался и опирался ногой на маленький табурет, специально поставленный возле. Именно такой ему, наверное, представлялась поза триумфатора» 235.

Уделял немалое внимание он и своей одежде.

Приехавший в 1904 году в Петербург Распутин «был одет в простой, дешевый, серого цвета пиджак, засаленные и оттянувшиеся полы которого висели спереди, как две старые кожаные рукавицы; карманы были вздуты, как у нищего, кидающего туда всякое съедобное подаяние; брюки такого же достоинства, как и пиджак, поражали своею широкою отвислостью над грубыми халявами мужицких сапог, усердно смазанных дегтем; особенно безобразно, как старый истрепанный гамак, мотался зад брюк» 236.

Спустя четыре года на Григории уже была хорошая черная суконная русская поддевка и прекрасные лакированные сапоги бутылками. А еще через два года Распутин был одет роскошно: на нем была малинового атласа русская сорочка; подпоясан он был поясом с большими шелковыми кистями; брюки из дорогого черного сукна сидели на ногах в обтяжку, как у военных; дорогие лакированные сапоги бросались в глаза своим блеском и чистотою.

В 1915–1917 годах Распутин бывал одет в лиловую шелковую рубашку с малиновым поясом, английские полосатые брюки и клетчатые туфли с отворотами.