Эрнест Ренан - Жизнь Иисуса

Многие другие лица постоянно сопровождали его и признавали его своим учителем: Филипп из Вифсаиды, Нафанаил, сын Толмаи или Птоломея из Каны, ученик первых времен [343], Матфей, вероятно, тот самый, который сделался Ксенофонтом нарождающегося христианства. По словам предания (Мф.9:9; 10:3), он был сборщиком пошлин и, следовательно, должен был владеть пером свободнее, нежели все прочие. Быть может, он уже задумывал написать «Logia» [344], которые составляют основу того, что нам известно о поучениях Иисуса. В числе учеников называют еще Фому, или Дидима [345], которым иногда овладевали сомнения, но который был, по-видимому, человеком сердца и благородных порывов (Ин.11:14; 20:24 и сл.); Левия или Фаддея; Симона Зилота [346], быть может, ученика Иуды Гавлонита, принадлежавшего к партии канснитов, которая в то время уже существовала, а вскоре должна была сыграть столь видную роль в иудейских движениях; креме того, были тут Иосиф Варсава, прозванный Юстом; Матфий [347]загадочная личность, известная под именем Аристиона [348]; наконец, Иуда, сын Симона, из города Кериота, оказавшийся исключением среди этого верного кружка и получивший столь страшную известность. По-видимому, он был единственным учеником не из числа галилеян; Кериот, город на крайнем юге в колене Иудином [349], находился в расстоянии дня пути по ту сторону Хеврона.

Мы уже видели, что собственная семья Иисуса была мало к нему расположена [350]. Однако Иаков и Иуда, двоюродные братья Иисуса, сыновья Марии Клеопы [351], уже с этой поры находились среди его учеников, и сама Мария Клеопа находилась в числе женщин, сопровождавших его на Голгофу (Мф.27:56; Мк.15:40; Ин.19:25). Но в эту эпоху матери его возле него не было видно. Лишь после смерти Иисуса Мария стала внушать к себе большое уважение [352], и ученики начали стараться привязать ее к себе (Ин.19:25 и сл.). Тогда же члены семьи основателя христианства составили влиятельную группу, известную под названием «братьев Господа», долго стоявшую во глазе иерусалимской церкви и после взятия города штурмом укрывшуюся в Вифании [353]. Самая близость к ним представлялась уже важным преимуществом, совершенно так же, как после смерти Магомета жены и дочери пророка, не имевшие при жизни его никакого значения, приобрели большой авторитет.

Среди этой группы друзей Иисус, очевидно, некоторым оказывал предпочтение и в некотором роде образовал из них более тесный кружок. По-видимому, в этот небольшой совет входили в первой линии оба сына Зеведеева, Иаков и Иоанн. Оба были полны огня и страсти. Иисус очень остроумно прозвал их «сынами громовыми» за их крайнюю ревность, которая, будь гром в ее распоряжении, слишком часто пускала бы его в ход [354]. В особенности младший брат, Иоанн, был, по-видимому, на очень короткой ноге с Иисусом. Быть может, ученики, которые позднее сгруппировались вокруг второго сына Зеведеева и, по-видимому, записали его воспоминания таким способом, что в них недостаточно скрыты интересы школы, до известной степени преувеличивали сердечное расположение Иисуса к нему (Ин.13:23; 18:15 и сл.; 19:26-27; 20:2,4; 21:7,20 и сл.). Знаменательно, однако, что в синоптических Евангелиях Симон, сын Ионин, или Петр, Иаков, сын Зеведеев, и Иоанн, брат его, составляют нечто вроде интимного комитета, к которому Иисус прибегает в известные моменты, когда он сомневается в вере и разуме остальных [355]. Кроме того, эти три лица, по-видимому, занимались сообща и рыбной ловлей (Мф.4:18-22; Лк.5:10; Ин.21:2 и сл.). Иисус был глубоко привязан к Петру. Прямой, откровенный, поддающийся первому впечатлению характер Петра нравился Иисусу, который по временам даже посмеивался над его решительностью. Петр, не будучи склонен к мистике, сообщал учителю свои наивные сомнения, свои страхи, свои чисто человеческие слабости (Мф.14:28; 16:22; Мк.8:32 и сл.) с чистосердечной откровенностью, напоминающей Жуанвилля при св. Людовике. Иисус относился к нему по-дружески, с полным доверием и уважением. Что касается Иоанна, то, надо полагать, много прелести было в его молодости [356], горячности и живом воображении [357]. Индивидуальность этого необыкновенного человека развилась вполне гораздо позднее. Если он и не был автором четвертого Евангелия, которое носит его имя и которое заключает в себе столь ценные разъяснения (хотя характер Иисуса в нем во многих отношениях искажен), то по меньшей мере возможно, что он дал для него материал. Привыкнув перебирать свои воспоминания с лихорадочным беспокойством экзальтированной души, он мог преобразить своего учителя в полной уверенности, что рисует именно его, и дать таким образом ловким подделывателям повод к составлению книги, при редакции которой добросовестность, по-видимому, не играла первенствующей роли.