Дитмар Нойтатц - Московское метро - от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)

Исследование сталинизма в самом общем виде подразделяется на три направления, которые хронологически следовали друг за другом и были тесно связаны с духом времени {32} 32 Подр. см. об этом: Plaggenborg Stefan. Die wichtigsten Herangehensweisen an den Stalinismus in der westlichen Forschung // Stalinismus. Neue Forschungen und Konzepte // hg. v. Stefan Plaggenborg. Berlin, 1998. S. 13-33; Idem. Neue Literatur zum Stalinismus// Archiv fur Sozialgeschichte. 37 (1997). S. 444-459; Hildermeier, 1997. Baberowski Jorg. Wandel und Terror. Die Sowjetunion unter Stalin 1928-1941. Ein Literaturbericht // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. 43 (1995). S. 97-129. . Появившаяся в 1930-е гг. и ставшая в 1950-е доминирующей теория тоталитаризма в 1970-е гг. под влиянием общей смены парадигм в исторической науке уступила место социально-историческому подходу. С конца 1980-х гг. проявилась новая ориентация на культурно-историческое направление, причем внутри этого направления остро конкурировали различные точки зрения.

Широкое единство взглядов царит лишь в отношении того, что хотя концепция тоталитаризма смогла в сравнительном плане описать механизм господства в советской системе и в национал-социалистической Германии и составить более-менее точный каталог отличительных признаков тоталитарных систем, но оказалась не в состоянии объяснить суть сталинизма и отграничить его от до- и послесталинского Советского Союза {33} 33 Классический перечень признаков тоталитарной системы см.: Friedrich Carl Joachim and Zbigniew К. Brzezinski. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. Cambridge, 1956 (2. Aufl. New York, 1965); Arendt Hannah. Elemente und Ursprunge totaler Herrschaft. Frankfurt am Main, 1955. См.: Jesse Eckhard. Die Totalitarismusforschung und ihre Reprasentanten / konzeptionen von Carl J. Friedrich, Hannah Arendt, Eric Voegelin, Ernst Nolte und Karl Dietrich Bracher // Aus Politik und Zeitgeschichte. (1998). H. 20. S.3-18. . Теория тоталитаризма не учитывала способность системы к изменению и потому вскоре исчерпала себя. Примечательно, что одно из самых известных исследований, причисляемых к этому направлению, книга Мерла Фэйнсода о советской системе правления в Смоленске, существенно разошлась с классической теорией тоталитаризма и предвосхитила некоторые суждения будущих «ревизионистов». То, как изобразил Фэйнсод систему большевистской власти в провинции, а именно как неэффективную и поддерживаемую лишь с большими усилиями, размывало традиционный тезис о тотальном и всепроникающем партийном контроле над обществом {34} 34 Fainsod Merle. Smolensk under Soviet Rule. Cambridge; Mass., 1958. .

Критики теории тоталитаризма в 1970-е гг. стремились выправить ее слабости и приступили к изучению социального базиса сталинизма. В теории тоталитаризма общество выступало только в качестве объекта господства. Теперь же общество стали воспринимать как действующий субъект истории со своими интересами и конфликтами {35} 35 Lewin Moshe. The Social Background of Stalinism // Stalinism: Essays in Historical Interpretation / ed. by Robert С Tucker. 1977. P. 111-136. . С особой остротой социально-историческое отрицание прежней картины тоталитарного господства проявилось в творчестве американских «ревизионистов». Дискуссия, начатая в 1986 г. Шейлой Фицпатрик, разделила русистов, по крайней мере американских, на два лагеря {36} 36 Fitzpatrick Sheila. New Perspectives on Stalinism // The Russian Review. 45 (1986). P. 357-373. См. многочисленные продолжения в: The Russian Review 1986/87. . Одни утверждали, что террор и репрессивный государственный механизм должны по-прежнему оцениваться как центральный элемент сталинской системы; «ревизионисты» же, если упрощенно излагать их позицию, стремились с помощью методов социальной истории доказать свой тезис о «сталинизме снизу». Они хотели показать, что режим был вынужден считаться с социальными группами и их интересами и что давление снизу оказывало на формирование политического курса заметное или даже решающее влияние. Чрезмерное заострение тезиса привело, с сегодняшней точки зрения, к малопродуктивной полемике. Независимо от этого, социально-исторический подход обогатил науку новыми представлениями: в советском обществе 1930-х гг. смогли идентифицировать социальные группы, на которые опирался политический режим, поскольку они заняли привилегированное положение благодаря власти или ожидали от нее дальнейшего подъема своего статуса. На другом полюсе находился родившийся в ходе форсированной индустриализации рабочий класс, который вследствие своей гетерогенности был разобщен, как политический субъект не дееспособен и потому являлся объектом ловких манипуляций со стороны власти {37} 37 См., например: Schroder. Industrialisierung 1988; Idem. “Neue” Arbeiter und “neue” Btirokraten. Gesellschaftlicher Wandel als konstituierendes Element von “Stalinismus” in den Jahren 1928-1934 // Vierteljahresschrift for Wirtschafts- und Sozialgeschichte. 73 (1986). S. 488-519; Merl Stephan. Bauern unter Stalin. Die Formierung des sowjetischen Kolchossystems 1930-1941. Berlin, 1990; Idem. Sozialer Aufstieg im sowjetischen Kolchossystem der 30er Jahre? Uber das Schicksal der bauerlichen Parteimitglieder, Dorfsowjetvorsitzenden, Posteninhaber in Kolchosen, Mechanisatoren und Stachanowleute. Berlin, 1990. .