Александр Владимирский: Роксолана и Сулейман. Возлюбленные «Великолепного века» (сборник)

И все же в удалении Ибрагима Роксолана могла быть виновной, если не прямо, то косвенно.

Однако винили-то ее совсем не в этом, а в том, что пыталась извести всех на корню, на сам гарем замахнулась. Такие слухи ходили по Стамбулу, хорошо, что султан на них не обращал внимания, не столько потому, что не слышал, сколько потому, что не верил, видно зная о своей Хуррем что-то такое, чего не знал никто.

О персонаже под именем Хуррем в сериале такого не скажешь. Злое, в лучшем случае озабоченное лицо у той, которую зовут «Дарящая радость», «Смеющаяся». У киношной Хуррем не то что радости – и улыбки на лице не видно, напротив, написано: «Не подходи, убью!». Невольно веришь, что вот эта могла отравить или подставить под ятаган кого угодно. Кажется, ей чего-то не досталось после стояния в длиннющей очереди, радость эта особа дарить точно не могла.

Если Хуррем и впрямь была как в сериале – злой и ненавидевшей всех вокруг, то можно поверить стамбульцам, убежденным, что без колдовства не обошлось.

Как султан мог полюбить такую? Только после пары литров приворотного зелья с утра или, наоборот, на ночь. Удивительно, что он и во время долгих походов о своей Хуррем не забывал, писал любовные письма, присылал стихи… То ли зелье было долгодействующее, то ли с собой давала, наказывая принимать по столовой ложке три раза в день перед едой. А может, просто любил?

Так будем жалеть султана Сулеймана Хазрет Лери Хана или сначала попробуем разобраться, какова же в действительности была эта Роксолана-Хуррем, так ли страшна, как ее в сериале малюют, и что мог и чего не стал бы совершать ради настоящей Хуррем настоящий султан Сулейман Великолепный?

Сначала о самом Сулеймане Великолепном.

Сулейман, которому «не светило» стать не только султаном, но и вообще наследником престола, родился осенью 1494 года у младшего сына правящего султана Баязида II принца Селима и его жены Хафсы Айше в Трапезунде (ныне Трабзон), где Селим был правителем по воле отца.

По поводу «воли отца» стоит упомянуть отдельно.

Султаны Османской империи словно чередовались: Мехмед II, прозванный Фатихом, то есть Воинственным, сумел захватить Константинополь и сделал его своей столицей, переименовав в Стамбул; его сын Баязид предпочитал проводить время в садах гарема в обществе обожаемой жены Гюльбехар и красивых наложниц. Однако, когда против него восстали сыновья, сбросил гаремную негу и расправился с двумя, третьему – Селиму – удалось бежать в Кафу, под защиту крымского хана Менгли-Гирея.

Вот там голубчика и оженили на дочери Менгли-Гирея четырнадцатилетней красавице Хафсе Айше. То ли Менгли-Гирей поручился за зятя, то ли сам султан Баязид остыл, но отец простил мятежного сына и даже доверил ему Трапезунд.

В Трапезунде Хафса родила мужу первенца, названного Сулейманом. Сын взял у обоих родителей лучшее и, что называется, удался. Единственный недостаток, которым попрекали современники Сулеймана, – скрытность, но сама жизнь отнюдь не располагала к откровенности, тем более в его положении.

Довольно скоро выяснилось, что Баязид простил Селима зря, а уж Трапезунд ему доверил и вовсе себе в убыток. Селим, понимая, что отец уже готов уступить трон любимому сыну Ахмеду, решился на новое выступление. Можно сказать, что выбора у него просто не было, потому что новый султан обязательно применил бы закон Фатиха – страшилку османских принцев на много-много лет.

Чтобы объяснить, что это такое, придется вернуться к прапрадеду Сулеймана Мехмеду Фатиху. Озаботившись проблемой передачи власти после смерти султана и возможностью возникновения гражданской войны в стране, что неминуемо привело бы ее к развалу, султан Мехмед принял соломоново решение и даже получил на него согласие высшего духовенства. Дабы никто не посмел претендовать на власть, кроме того, кто получил ее по наследству, новый султан имел право казнить всех мужчин, чье родство позволяло на эту власть претендовать.

Проще говоря, новый султан безо всякой жалости уничтожал всех братьев, племянников и дядей с их родней мужского рода, оставаясь единственным, кроме собственных сыновей, кто мог называть себя султаном. Знаменито выражение Мехмеда Фатиха: «Лучше потерять принца, чем провинцию». Собственно, закон Фатиха можно сформулировать кратко: любой, кто посмеет посягнуть на власть султана, должен быть казнен, независимо даже от степени родства с самим султаном.

Нет человека – нет проблемы, так было всегда. Сын Мехмеда султан Баязид так и поступил, ему, правда, не удалось добраться до брата Джема, тот сбежал в Европу и долго подвизался у папы римского Александра Борджиа. Видно не желая смерти брата, Баязид даже платил папе немалые суммы на содержание именитого нежеланного гостя. Но в конце концов расправились и с султаном Джемом. Оставались где-то затерянными его сын и внук…