Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе - Навстречу Восходящему солнцу - Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией

Как из государственных соображений (поскольку власть Петербурга над восточными землями все еще не была прочной), так и из-за терпимого отношения к другим вероисповеданиям в то время царские чиновники в XVIII в. не стали активно препятствовать новой религии. В 1741 г. — эта дата до сих пор считается годовщиной принятия буддизма в России — императрица Елизавета официально признала иерархию лам и их право проповедовать {170} . Просвещенный генерал-губернатор Сибири 1820-х гг. Михаил Сперанский подтвердил особый статус бурят в «Уставе для управления инородцев» 1822 г., который законодательно устанавливал минимальное вмешательство в их духовные дела {171} . Первоначально мягкое отношение династии к бурятам и их конфессии помогло привлечь их на свою сторону. До конца XIX в. многие даже верили, что Романовы — это «белые цари» из монгольской легенды, о которой писал Пржевальский {172} .

Князь Ухтомский питал симпатию и к калмыкам — еще одной ламаистской народности, которая проживала в Европейской России {173} . Дальние этнические родственники бурят калмыцкие кочевники около 1630 г. переселились с родины своих предков в Джунгарии в степи в низовьях Волги, к северу от Астрахани. В течение последующего столетия их отношения с правителями России были гораздо более сложными, чем у их единоверцев в Сибири. Но к началу XIX в. калмыки довольно хорошо интегрировались в империю и получили полупривилегированный статус, подобный статусу казаков. Во время Гражданской войны 1918—1922 гг. большая часть калмыков примкнула к антибольшевистским силам генерала Антона Деникина {174} .

В конце 1880-х гг. Ухтомский совершил несколько путешествий в азиатские владения России, а также в Китай и Монголию {175} . Одно из них было предпринято в 1886 г. для подготовки отчета об усилившихся трениях между православными миссионерами и буддистским духовенством бурят. Проводимая Александром III политика агрессивной русификации стала затрагивать жизнь бурят и вызывать сильное недовольство. Нарушая существовавшие с 1689 г. договоры, гарантировавшие религиозную свободу, русские православные миссионеры, возглавляемые рьяным иркутским архиепископом Вениамином, начали насильственно обращать местных жителей в христианство. Тем временем жаждущие получить землю крестьяне из Европейской России во все большем числе отправлялись на восток, оспаривая территорию степи у бурятских кочевников {176} .

Путешествие Ухтомского 1886 г. для изучения «ламаистского вопроса» длилось почти год. Часто путешествуя инкогнито, князь посетил девятнадцать дацанов (монастырей), где он беседовал с монахами и изучал бурятские архивы. В монастыре на озере Гусиное он провел длительные переговоры с верховным иерархом российских буддистов Бандидо-Хамбо-ламой, а затем рискнул отправиться в Ургу и Пекин, чтобы и там встретиться со старшим ламаистским духовенством. Эспер Эсперович также побеседовал с двумя местными генерал-губернаторами и архиепископом Вениамином, которые не слишком обрадовались необходимости иметь дело с назойливым бюрократом из МВД.

Вернувшись в столицу, Ухтомский написал докладную записку вышестоящим чиновникам в ДДЦИИ, в которой резко осудил деспотичную тактику православной церкви в Иркутской епархии {177} . По заключению Ухтомского, архиепископ Вениамин и его священники не добились никаких успехов в обращении неофитов. По подсчетам князя, новоиспеченные христиане составляли не более 4% местного населения. Те, кто соглашался креститься, часто шли на это, только чтобы получить денежное вознаграждение, обещанное православной церковью. На самом деле, несмотря на усилия России обратить в свою веру местное население, Эспер Эсперович наблюдал среди бурят возрождение ламаизма.

Эта записка отражала характерное для Ухтомского терпимое отношение к неправославным религиям России. В докладе, который он подготовил для ДДЦИИ в 1889 г., «Мекка в политическом и религиозном отношении», он в той же мере благоприятно отзывался об исламе. Составленный в тот момент, когда в Петербурге росла обеспокоенность насчет лояльности подданных-мусульман, этот документ подтверждал их верность царю: «Русское самодержавие… симпатично [мусульманам]. Покорение Средней Азии им [мусульманам] кажется чем-то роковым, и с этим пока готовы мириться» {178} . Впоследствии сторонники крайних националистических взглядов ругали Ухтомского за его симпатии к живущим в империи полякам и евреям [21].

Но буддизм был для Ухтомского первой любовью. Оставаясь русским православным христианином, Эспер Эсперович очень рано проникся глубоким уважением к буддизму: «Перед нами лежит целый ряд стран, куда проникло и где оставило известный неизгладимый след уступающее лишь христианству гуманное учение Гаутамы» {179} . Буддизм в его представлении был могущественным учением, «не связанным ни временем, ни пространством, которое приносит благо везде, куда являются верующие в него» {180} . Эта восточная религия могла научить русских христиан мудрости, терпимости и уважению к власти {181} . Склонного к поэзии князя более всего привлекала в этой религии мистическая жилка: «Там, в Азии, о которой Европа ничего не знает, люди всегда жили, испытывая близкое воздействие таинственных сил. Их влекло к небесным полям созерцания и молитвы, к тем залитым светом просторам, где ненависть и ссоры между братскими народами исчезают перед божественной властью» {182} .