Михаил Шевердин - Осквернители (Тени пустыни - 1)

- Сейчас, собака, тебя рубить буду, вот так. - И он провел ладонью от правого плеча к левой стороне поясницы. - Это называется у нас... арбуз взрезать...

- Руби, трус. С безоружным легко воевать, храбрец, - сказал беззлобно Зуфар.

- Не спеши. Есть у тебя еще минута на молитву... Вот сардар откроет глаза. Пусть полюбуется.

Но сардар Овез Гельды глаза не открывал и только хрипел. Подошел Заккария и с ним толстый человек-коротышка. По влажным, гранатовым губам Зуфар узнал в нем Али Алескера, персидского купца. Заккария позеленел, увидев кровь, и все отводил глаза, стараясь не смотреть. Лицо Али Алескера исказилось брезгливой гримасой. Искра любопытства только мелькнула в его глазах, когда он узнал Зуфара.

- О, - сказал он, и толстые его щеки раздвинулись в подобие улыбки, большевик. Такой молодой и...

Заккария смотрел на пустыню. Луч восходящего в дыму солнца блеснул в стеклах очков, и Заккария пробормотал:

- Утро, надев на голову золотой шлем солнца, а на тело серебряную кольчугу звезд, сверкающим мечом ворвалось через врата горизонта и, штурмуя замок небес, прогнало негра ночи...

Калтаманы глядели на старого джадида недоумевая. А он, задрав свою крашеную бороду к небу, декламировал и декламировал, не желая видеть ни растерзанного трупа молодой женщины, ни дымящихся, обгорелых, еще шевелящихся овец, ни умирающего Овеза Гельды... Почтенный Заккария ничего не хотел видеть, кроме небес, солнца... Он вздыхал и вздрагивал, когда до обоняния его ветер доносил смрад горелого мяса и горячей крови.

Калтаман с шашкой, обалдело слушавший Заккарию, вдруг радостно воскликнул:

- Смотрит! Смотрит!

Тяжелые веки Овеза Гельды медленно поднялись, но глаза его были стеклянные. Сомнительно, видел ли что-либо сардар. Но калтаманы возликовали и, встав так, чтобы не загораживать Зуфара, приготовились к казни.

Что думал Зуфар? Говорят, в таких случаях в памяти человека мгновенно пролетает вся жизнь. Но Зуфар ничего не чувствовал, ни о чем не думал. Он только яростно напрягал все тело, надеясь еще вырваться в последний миг и придушить этого идиота калтамана с саблей. Именно идиота. "От руки дурака погибать? Ну нет!" Надеяться вырваться было наивно и смешно. В Зуфара буквально клещами вцепились пять-шесть здоровенных калтаманов. Он не мог даже шевельнуться. Как завороженный не спускал он глаз с клинка. По блестящей стали его весело прыгали солнечные зайчики.

- Рубить, что ли? - смущенно улыбнувшись, спросил калтаман с саблей. Он спрашивал недвижного, беспомощно лежавшего Овеза Гельды. Сардар не ответил. Вероятно, он умирал. Он не сознавал ничего. Но грозная власть его, вожака бандитской шайки, еще держала в узде калтаманов. Они так привыкли к его властному голосу, что не решались ничего сделать без его приказа.

Калтаман с саблей ждал ответа. Но ответа не было. Все тяжело вздыхали, топчась на песке. Время тянулось бесконечно. Солнце пустыни, желтое, раскаленное, медленно вползало на небесный свод над колодцами, над обугленными трупами овец, над горсткой растерянных, жалких людей, совершивших кровавое дело и готовящихся совершить новое кровавое дело...

А Заккария все не поворачивал головы и все декламировал. Монотонно доносились его слова:

- Молодая поросль жизни его увяла под знойным ветром вражеского меча. Розовый куст дней его увял...

- Эй, Эусен, рубить, что ли? - растерянно спросил калтаман, добровольно взявший на себя обязанности палача.

Склонившись над распростертым Овезом Гельды, старик с раскосыми глазами, названный Эусеном, пожал неуверенно плечами.

- Руби его! - нестройно загалдели калтаманы. - И поедем. Еще красные звезды наедут...

- Да, да, - проговорил Заккария, - месть вопиет... Только нельзя ли без... этого, так сказать, крови... культурнее... В коране тоже говорится: "Пленных оставьте в пустыне, не проливая крови. Пусть без хлеба и воды там останутся... Умрут своей смертью... без крови". А рубить - варварство. Вы уж лучше арканом его...

Он вдруг громко сглотнул. Его душила тошнота. Не оглядываясь, он побрел к стоявшим в отдалении коням. Он вобрал голову в плечи и зажал уши ладонями, чтобы только не слышать удара и вскрика...

С презрением посмотрел ему вслед Али Алескер и живо повернулся к калтаманам:

- Давайте мешок, веревки! Быстро!

Часть вторая

РОЗЫ В ХОРАСАНЕ

Я - могущественный шах, подо

мной - страна моя!

Как ее ни называй: рай, Иран,

она моя!

Вся в развалинах она иль обновлена

моя!

Конституция - ничто! Власть еще