Михаил Шевердин - Осквернители (Тени пустыни - 1)

Шагнув прямо, Зуфар дождался, пока калтаман отгонит коня с тропинки, и, не очень торопясь, зашагал по гребню старой плотины.

Посветлело...

За плотиной начинались барханы. Серые, бархатистые в мерцании быстро белеющего на востоке неба, они врезались штормовыми валами в чугунно-тяжелую, с рыжими подпалинами тучу дыма. Крохотный зверек пискнул и промелькнул тенью. Потревоженный песок прошептал что-то едва слышно ему вслед. Лошадиный череп взглянул на Зуфара темными провалинами глаз. "Кха-кха", - каркнула сидевшая на саксауловой ветке сизоворонка и, треща крыльями, улетела.

Птица вывела из раздумья Зуфара. Он подумал, что по барханам не побежишь. Усталые, натруженные ноги его ласково принял теплый сыпучий песок.

И снова где-то заревели верблюды. Отчаянно, зловеще...

Уже длинные цвета запекшейся крови тени бежали по плоскому такыру Ляйли, когда Зуфар увидел с гребня бархана совсем близкие юрты зооветеринарного пункта. Оставалось идти самое большее минут десять. Гигантский смерч дыма упирался в тучу. Теперь только Зуфар понял, что горит не камыш.

И тут слух его резанул странный и жуткий своей непонятностью далекий вопль. Никто не кричит так страшно - ни зверь, ни человек. Так, по крайней мере, подумал Зуфар. И все же он услышал в этом вопле дикую муку и отчаяние. Кричала женщина. И Зуфар в сердце ощутил острую боль... Что-то очень знакомое слышалось в голосе кричавшей. Около юрт в дыму бегали люди в больших шапках. Блики взошедшего только что солнца поблескивали на дулах винтовок.

"Опоздал! - мелькнуло в голове Зуфара. - Что они делают с ней?"

Зуфар бросился по сыпучему откосу и, сжав до боли кулаки, побежал по твердому как камень такыру. Он знал, что уже поздно, что ничем помочь нельзя. И все же он бежал, слепой от ярости.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Муж обернулся трусом, рабы

мужами.

Лев обернулся мухой, а мухи

львами.

М а х т у м К у л и Ф р а г и

Зарево полыхало над пустыней. Его видел не только Зуфар. Многие и в Хиве, и в Хазараспе, и в Бусалаке взбирались по лесенкам на крыши курганчей посмотреть. Кутаясь в наскоро накинутые на плечи халаты, люди вглядывались в ночь, вдыхали теплые запахи южного ветра и пугались. Ветер нес не только запахи. Далеко в зареве гудели барабаны, ревели верблюды. Ветер дышал не только югом. Ветер звучал тревогой. Огонь и барабаны, зарево и рев верблюдов не сулят добра, когда живешь на самом краю пустыни и когда по пустыне бродит матерый, с седыми ушами и облезлым хвостом волк.

Кутались в халаты, дрогли всю ночь на плоских крышах и слушали с отчаянием: не звучат ли кроме барабанов еще копыта. Тогда придется всем плохо, тогда надо будить жен, детей и бежать. Неважно куда, но бежать. Но нет, пока ветер несет только запахи пустыни, стук барабанов и рев. Холодно, зябко, страшно, но где-то, кажется, даже поют.

А зарево все багровело и багровело, тревожа Хорезм.

Костры! Кто мог подумать, что в такое неспокойное время зажгут в ауле Геоклен столько костров из сухой колючки и тугайного хвороста, что от огня их, дымного и жаркого, запламенеют низкие тучи. А багровые блики на тучах не сулят добра еще с древних времен, когда в приграничной степи стража по тревоге поджигала маячные костры на караульных башнях, предупреждая мирный Хорезм о нашествии кочевников.

Геоклены никого не хотели пугать своими кострами. Геокленские колхозники разложили костры, много костров в своих мирных курганчах. Геоклены праздновали. Они устроили великий той, роскошное угощение. А какой пир в темноте и холоде? Председатель Непес-капитан так и сказал: "Побольше света, побольше тепла, пусть все радуются!" Он даже не подумал, что огни радости могут у кого-то в Хорезме вызвать страх и бессонницу.

Молодой колхоз праздновал день своего рождения. Геоклены объединились в колхоз уже более года. Но они еще не ощутили выгоды коллективного хозяйства. Они отобрали у баев омачи, бороны, быков. Они сообща, по обычаю древности, - хошаром - пахали, сеяли. Они даже кур и немногих тощих коров сделали общими. Но пока они только чувствовали себя хозяевами земли, а на самом деле ничего не имели. Они жили по-прежнему в нищете и голоде. Они ходили в отрепьях, подтянув потуже пояса. Но они с гордостью называли себя: "Мы - советские!" И когда местные баи предложили им взаймы хлеба, колхозники гордо отказались: "Нет!" Колхозники очень много ораторствовали на собраниях и слишком мало ели. Разве только позволяли себе и своим детям по праздникам рисовую кашу с молоком.