Михаил Шевердин - Осквернители (Тени пустыни - 1)

- Спит...

- Он сам зашел туда? - поинтересовался Али Алескер.

Курд помотал отрицательно головой. Жестом он показал, как пришлось пленника втолкнуть в нору.

- Вы, его... тьфу... не били?

- Мы... э... осторожненько положили его туда. Ему там лучше, чем в люльке.

- Нельзя, чтобы он ушел, - сказал Али Алескер, суя стражнику монету. - Понял? Большая беда на голову тебе, если упустишь.

- Он не уйдет. Отсюда и суслик не выберется.

- Хорошо... Пусть полежит в... люльке. Если попросит пить, дай!

Он наклонился к норе. Густой запах овечьей мочи ударил в нос. Его чуть не стошнило.

- Тьфу-тьфу! Эй, это мы, дорогой! - окликнул он. - Как дела, дорогой? Здесь ты в безопасности, дорогой!

Не дождавшись ответа, Али Алескер ушел. Он вздыхал тяжело, всей грудью. Какой спертый воздух там, тьфу-тьфу! Он от души жалел молодого хивинца. Надо спросить у старосты, нет ли другого подходящего места. В наш двадцатый век недопустимо такое негуманное обхождение.

Именно потому желтый кружок света от фонаря долго ползал между чадырами, а голос Али Алескера под вой, лай, визг хезарейских собак все спрашивал: "Где ваш староста?"

Запуганный событиями дня, староста Мерданхалу не откликался в надежде, что поищут-поищут и - бог снизойдет - надоест искать и перестанут. Но Али Алескер все бродил по Гельгоузу, спотыкался об ослиные седла и продолжал звать:

"Эй, староста! Тьфу тебе на голову!"

Собаки разбудили все кочевье. Мерданхалу взвесил на весах предусмотрительности хорошее и плохое, что сулил разговор с этим бурдюком жира, разъезжающим на "пыхпыхающей" блестящей арбе, и наконец решил найтись.

Страшно суетясь, беспрестанно бормоча "а"! "ох"!, "боже, храни нас от бед!", Мерданхалу объявился в чадыре, мимо которого Али Алескер проковылял в своих шлепанцах уже раз двадцать.

- Что угодно вашей милости, горбан? Мету своей бородой следы вашей милости! Извините, осмелился заснуть, горбан!

Али Алескер заставил старосту пригласить его к себе в шатер и зажечь керосиновую лампу. Помещик и виду не показал, что заметил в шатре постороннего. Кутаясь от свежести степной ночи в верблюжий халат, у потухающего очага восседал Алаярбек Даниарбек и прутиком ворошил красные угольки.

"Они тут беседовали. Они советовались, - мелькнуло в голове помещика. - Что этому большевику здесь надо?"

Но самое удивительное - только теперь Али Алескер разглядел, что в глубине шатра сидят пять-шесть хезарейцев. Пряча свои лица в лохмотья, они молчали. "В степи ложатся спать с заходом солнца. Что же они тут делают? Опиум курят, что ли?" Но Али Алескер не счел разумным высказывать свои догадки и приступил прямо к делу. Но ему снова подтвердили, что, кроме хлева для ягнят, никаких закрытых строений в становище Гельгоуз нет.

- Безобразие!.. Вам давно надо строить дома... Эх, тьфу-тьфу! А теперь, - приказал Али Алескер, обращаясь к старосте, - пусть твои люди возьмут дубины и ножи. Пусть они стоят у овечьего загона и стерегут, пока не взойдет солнце. И если хоть волосок упадет с головы моего друга и брата Зуфара, берегитесь! Никого не пускать, никого не выпускать из загона.

- Повинуемся, горбан, - хором ответили хезарейцы, но ни один из них не двинулся с места.

- Каждый, кто пойдет, получит от меня один кран... серебром.

- А кого посадили в загон? - спросил Алаярбек Даниарбек. - И почему его связали?

- Он мой друг и брат. Кто сказал, что он связан? А почему мы поместили его в безопасное место?.. У него есть враги, - медленно ответил Али Алескер. Он мог не отвечать на вопрос. Алаярбек Даниарбек - советский подданный, и нечего ему лезть в дела, которые касаются только персидской администрации. Но не слишком добрые глаза хезарейцев, ночь, тревожный лай собак не располагали к спорам. - Так берите дубины и идите! Вот!

Он бросил на палас пригоршню серебра и поднялся. Никто не шевельнулся.

- Ваша милость, позвольте один вопрос? - заговорил староста Мерданхалу. - У нашего племени отобрали коней, отобрали ружья. Нас прогнали с зеленых пастбищ наших гор и заставили жить здесь, в мертвой пустыне. Здесь нет воды, нет травы. Хезарейцы терпеливы. Терпеливый выжимает мед из лепестков розы и ткет шелк из листьев. Но терпению хезарейцев пришел конец. У нас умерло шесть детей с голоду. А нам приказывают лепить здесь, в Соляной пустыне, из глины мазанки. Жандарм сказал: не слепите мазанки - отберем чадыры. Кто дал право отбирать наши чадыры, шкуры для которых выдубили еще наши отцы и деды? В этих чадырах наши хезарейцы рождаются и умирают...