Владимир Филиппов - 10 мифов Древней Руси. Анти-Бушков, анти-Задорнов, анти-Прозоров

О том же свидетельствует и «Сказание о Мамаевом побоище»: «А ведь он самым первым пошел на бой, в первой схватке, и лицом к лицу бился с татарами. Не раз ему говорили князья и воеводы: «Господин князь, не становись впереди биться, стань сзади, или на крыле, или еще где-нибудь с краю». Он же отвечал им, так говоря: «Как же, стоя позади и скрывая лицо свое, скажу я: пойдемте, братья, твердо на подвиг против врагов? Не могу я так поступить, чтобы таиться и скрываться, но я хочу как словом, так и делом прежде всех сам начать и прежде всех голову свою сложить за имя Христово и пречистой его матери, и за веру христианскую, и за все православное христианство, чтобы и другие, видя мое дерзновение, поступили бы также со всяким усердием». И как сказал великий князь Дмитрий Иванович, так и сделал – стал прежде всех биться с татарами»

Здесь, как говорится, комментарии излишни, ответы на вопросы, которые мучают Прозорова, лежат на поверхности. Судя по всему, Дмитрий рукопашных схваток с врагом не боялся, о чём свидетельствует всё его поведение на поле боя. «Сказание о Мамаевом побоище» так описывает Московского князя: «Беаше же сам крепок зело и мужествен, и телом велик и широк, и плечист, и чреват велми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело».

Отметим здесь ещё такой момент – Московский князь ведёт в бой именно всю русскую рать, поскольку свою дружину, самую боеспособную часть воинства, он отправил в Зелёную дубраву: «Брата своего князя Владимира великий князь отправил вверх по Дону в дубраву, чтобы спрятать в отдалении полк, и дал ему достойных витязей от двора своего» («Сказание о Мамаевом побоище»). Свой долг Дмитрий Иванович понимал несколько шире, чем князья прошлых лет, по большому счёту князь ведёт на битву не одну дружину, а весь народ.

О том, что князь не просто бездумно мечом махал, а именно руководил боем, также сохранились свидетельства. Вновь обратимся к «Пространной повести»: «Сам же великий князь ринулся сначала в сторожевых полках на поганого царя Теляка, дьявола во плоти, прозываемого Мамаем; после этого, немного погодя, вернулся князь в главный полк. И вот пошла великая рать Мамаева и вся сила татарская, а отсюда великий князь Дмитрий Иванович со всеми князьями русскими, изготовив полки, пошел против поганых половцев со всеми войсками своими».

Всё понятно и логично, всё объяснимо и никаких тайн.

Но Прозоров не был бы Озаром, если бы и здесь не обнаружил влияние язычества на судьбу Московского князя. Вот как это он преподнёс читателям: «Но те, кто сражались рядом с ним, подданные литовских и белозерских князей, может быть, обратили внимание на иное – израненного, упавшего князя прикрыла ветвями упавшая, срубленная в жестокой сече береза – одно из священных деревьев языческой Руси».

ЧУДО! – вопит Лев Рудольфович, – ЧУДО! Князя под берёзой нашли! Слава язычеству!

Совершенно непонятны восторги писателя. Ладно бы нашли Дмитрия Ивановича под пальмой, тогда мы вместе с литератором огласили бы воздух восхищёнными криками. А так…

Давайте начнём вот с чего. С культуры.

Ответственно хотим заявить, что русская народная песня «Во поле берёза стояла, во поле кудрявая стояла» и так далее, со всеми вытекающими отсюда куплетами, никоим образом не является гимном язычества. Мало того, хотим обратить внимание, что те, кто исполняют данную песню, вовсе не обязательно должны быть приверженцами Старых Богов.

Не в обиду этим самым Богам будет это сказано.

От культуры перейдём к ботанике.

Вообще-то берёза – одно из самых распространённых деревьев в средней полосе России, а потому ничего удивительного в том, что раненого князя нашли именно под ней, нет. Даже автор «Сказания о Мамаевом побоище», про которого Прозоров написал, что «благо с фантазией у него было все в порядке», ничего чудесного в этом не нашёл, а просто констатировал сам факт: «Два же каких-то воина отклонились на правую сторону в дубраву, один именем Федор Сабур, а другой Григорий Холопищев, оба родом костромичи. Чуть отъехали от места битвы и нашли великого князя, избитого и израненного и утомленного, когда лежал он в тени срубленного дерева березового».

Всё! И более никаких чудес. Хватит. Чудеса тем и хороши, что случаются не так уж часто. А когда одно за другим, то это уже не чудеса, это уже фокусы.

Но Прозоров не сдаётся, он спешит нас порадовать другим перлом, который касается ещё одного героя Куликовской битвы – Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. Понятно, что раз Боброк занимался гаданием в канун битвы, значит, он, по мнению Прозорова, двоеверец и уже только поэтому удостаивается симпатий сурового неоязычника – «воевода-литвин, ни много ни мало, ворожит князю, ещё не прозванному Донским, о будущей победе по волчьему вою, заре и «голосу земли». Желание везде выискивать языческую составляющую частенько играет со Львом Рудольфовичем злую шутку – будь Боброк двоеверцем или язычником, то никогда бы не получил в жёны сестру Дмитрия Донского и не вошёл в великокняжескую семью – к таким вещам относились очень строго.