Николай Шпанов - Дело Ансена

- Как, и вы?! - воскликнул фогт.

Девушка молча опустила голову.

- Рагна искупила свою вину, - вмешался Кручинин. - Она показала, где спрятаны ценности, награбленные нацистами.

- Она знала это и молчала?! - не мог успокоиться фогт.

- Вы узнали все на несколько часов позже меня, - сказал Кручинин. - А скажи я вам все раньше, вы сочли бы меня сумасшедшим. Кто поверил бы, что шкипера убил пастор? Кто поверил бы, что в кассира стрелял пастор? Кто, наконец, поверил бы тому, что пастор спрятал ценности? Вот теперь, когда вы знаете, что этот человек никогда не был тем, за кого вы его принимали, я объясню вам, как все это случилось, и тогда вы поймете, почему я молчал.

- Но Оле! Где же Оле и что с ним будет? - вырвалось у Рагны.

Он хочет говорить на равных началах

С чего же начать?.. - задумчиво проговорил Кручинин, когда все уселись, и поглядел на сидящего рядом с Грачиком связанного по рукам и ногам лжепастора. - Если я в чем-нибудь ошибусь, можете меня поправить, - начал Кручинин. Итак, первую совершенно твердую уверенность в том, что так называемый пастор...

- Насколько я понимаю, - скривив губы, сказал пастор, - речь пойдет обо мне?! Вы считаете это достойным: глумиться над связанным?..

- Вы имеете возможность возражать мне, спорить со мной, - спокойно произнес Кручинин. - Или вам хотелось бы участвовать в беседе как равному?

- Я не дам вам говорить!.. Слышите, я не дам вам произнести ни слова!.. Я буду кричать! - взвизгнул пленник.

- Это не принесет вам пользы.

- Если вы не трус, - крикнул преступник, - развяжите меня - и тогда можете говорить что хотите... Иначе я буду кричать. - И с лицом, перекошенным злобной гримасой, он процедил сквозь зубы: - Разве это не унизительно для вас спорить со связанным?

- А разве я собираюсь с вами спорить?! - удивился Кручинин.

- О, разумеется, о чем вам спорить?! Вы спокойно можете оплевать беззащитного человека.

- Хорошо... Сурен, развяжи ему руки. Если ему хочется поговорить со свободными руками - пусть говорит. В конце концов, преступник ведь имеет право оправдываться... Пусть говорит, хотя ему и нечего сказать. Ведь если он и не непосредственный убийца шкипера, то во всяком случае имеет основание скрывать истинного виновника. Это я понял после фразы, произнесенной им еще на борту "Анны" в утро смерти Эдварда Хеккерта. Так называемый пастор сказал мне: "Мой взгляд нечаянно упал в иллюминатор, и я увидел Оле... Я успел различить его фигуру, когда Оле бежал вдоль пристани и скрылся за первыми домами". Преступник, однако, упустил одно: ведь и я мог взглянуть в тот же самый иллюминатор! Я мог сделать это чисто машинально, даже если бы безусловно доверял "пастору". А к стыду своему, должен признаться, что до того момента я ему верил... Но тут он утратил мое доверие: иллюминатор, в который "пастор" якобы увидел убегающего убийцу, выходил на глухую стену пакгауза. Этот пакгауз загораживал пристань, и при всем желании нельзя было увидеть происходящего на пристани. Кроме того, иллюминатор был еще задернут шторой. Вероятно, поэтому "пастор" и не знал, куда оно выходит. Я тогда спросил "пастора": "Не трогали ли вы тело убитого?" И он ответил: "Нет!" А между тем штора была придавлена телом шкипера. Значит, она была задернута до, а не после убийства. Это было первым уязвимым звеном в показаниях "пастора". После этого я вынужден был не доверять ему ни в чем. Именно так: я обязан был не доверять ему.

Не знаю, что толкнуло "пастора" затеять игру с отпечатками пальцев на хлебном мякише, - продолжал Кручинин. - Может быть, сначала он хотел только проверить, имеем ли мы - я и мой друг - представление о дактилоскопии. Быть может, он уже и подозревал: не из пустого же любопытства мы ездили на острова и кое-что смыслим в делах, которыми он занимается. "Пастора" снедало сомнение: опознаю ли я его, если мне удастся получить его отпечатки и сличить их со следами на кастете и на клеенке, которую я, кстати говоря, по оплошности взял при нем со стола в каюте? Увы, тогда я еще не знал точно, с кем имею дело! А на клеенке оставалась вся его левая пятерня, когда он оперся о стол, нанося удар несчастному шкиперу. Может быть, он этого и не заметил, но инстинкт опытного преступника, никогда не забывающего о возможности преследования, заставил его заметать следы "на всякий случай". Именно ради этого он "склонился в молитве" перед телом убитого шкипера. Эта поза, надеялся он, даст ему возможность у меня на глазах стереть рукавом свой след с клеенки. И он действительно несколько раз провел рукавом по клеенке, но все мимо следов. Вообще, такие вещи редко удаются: уж раз след оставлен, так он оставлен. Поздно его уничтожать... Тут, господин "пастор", вы просчитались, несмотря на свой опыт и отличную выучку, полученную в школе Генриха Гиммлера.