Николай Шпанов - Заговорщики (Книга 2, Перед расплатой)

- Мы не знаем, что думали тогда вы, но мы хорошо знаем, что думали тогда ваши солдаты.

- Меня это не интересовало... тогда.

- А теперь?

- Теперь? - Гаусс сжал тонкие губы и, подумав, пожал плечами. - Быть может, теперь я отнесся бы к этому несколько иначе.

- А как хорошо было бы для вас самого и для многих, очень многих немцев, если бы вы и тогда относились к этому иначе. Если бы вы и тогда уважали своего солдата, знали его мысли и попытались бы считаться с ними, как с мыслями немцев, мыслями представителей немецкого народа...

- Это были очень трудные времена, господин доктор. Мы были на грани революции. Спрашивать мнения солдат - значило окончательно разрушить то, что готово было и само развалиться - армию... Да и едва ли наши солдаты тогда понимали происходящее. Особенно в тех условиях, о которых вы только что упомянули: там, в России...

Трейчке нажал кнопку и, когда вошел Бойс, сказал:

- Садитесь, Бойс... Если мне не изменяет память, вы окончили свою военную службу в первую мировую войну на Украине?

- Да, доктор, в украинском овраге под названием "Черная балка", будучи солдатом 374-го ландверного полка.

Трейчке взглянул на Гаусса:

- Этот полк входил в ваш корпус?

Гаусс ответил утвердительным кивком. Он с удивлением и даже, может быть, некоторым страхом смотрел на Бойса, как на привидение, явившееся из какого-то далекого, нереального прошлого. Между тем Трейчке продолжал, обращаясь к Бойсу:

- Я был бы вам очень благодарен, Бойс, если бы вы как-нибудь, когда господин Гаусс пожелает, рассказали ему о том, что произошло с вами на Украине, каковы были там мысли и настроения солдат, чего они хотели.

- Я с удовольствием объясню господину Гауссу все, что ему неясно... - И Бойс с улыбкой прибавил: - Надеюсь, он узнает много интересного и неожиданного для себя.

При этих словах Гаусс поднял взгляд на Бойса и с оттенком иронии спросил:

- Вы полагаете?

- Видите ли, господин Гаусс, - в раздумье ответил Бойс, - чтобы итти служить народу, нужно быть совершенно уверенным, что у тебя вполне чистые руки...

Гаусс поймал себя на том, что при этих словах он критически посмотрел на свою руку, лежащую на письменном столе Трейчке.

- Я всегда был уверен, что ни в чем не виноват перед моим народом, - с неудовольствием проговорил он. - Но разумеется, если господин Бойс хочет...

- Я хочу укрепить вас в этой уверенности. Но укрепить - это значит помочь сознательно проанализировать свой путь. И если вы для начала разберетесь хотя бы в вашем отношении к простому немцу...

- Я всегда любил и уважал немецкого солдата, - упрямо, с обидою пробормотал Гаусс: ему совсем не нравилось, что этот солдат 374-го ландверного поучает его.

- Да, солдата, как сочетание костей и мышц, на которое можно надеть мундир и ранец; вы уважали послушный механизм, который можно было научить ползать, стрелять, заряжать орудие, ездить верхом, рыть окопы... Только это уважали вы в солдате, - твердо проговорил Трейчке. - Теперь вы должны были бы совсем иначе уважать его, если бы вам пришлось иметь с ним дело. Перед вами был бы человек, немец, гражданин и строитель своего государства...

Гаусс слушал его с опущенной головой, сжимая в пальцах выпавший из глаза монокль.

- Именно поэтому, - сказал он, поднимая голову, - мне теперь вдвое труднее, чем прежде. Ведь в планах американских купчишек и их, с позволения сказать, стратегов немецкому солдату отведено место, которое мы в свое время отводили мешку с песком. Немец должен служить прикрытием для всей этой швали, для их механизмов, которыми они намерены превратить Европу в пустыню. Ввержение целой половины мира в первобытное состояние - вот их мечта. Сделать всех русских, китайцев, восточных немцев и всех, кто населяет страны новой демократии, простыми землепашцами, заставить нас одеваться в звериные шкуры, охотиться с луком и стрелами - вот чего они хотели бы. Тут нет почти никакой разницы с тем, что мне говорил когда-то Гитлер. Но тому еще нужны были пространства, недра и рабы. Этим не нужны пространства - у них достаточно своих; им не нужны недра, так как с окончанием войны у них сразу образовался бы переизбыток всего, что можно достать из земли. Наконец им не нужны рабы. У них самих десятки миллионов людей, которым они не могут дать работы. Поэтому планы американцев представляются мне чем-то маниакальным: владычество ради владычества; победа ради того, чтобы их система могла стать единственной; уничтожение всех других народов ради того, чтобы могли спокойно существовать шестьдесят семейств Америки. Напрасно думают нынешние правители Франции, Западной Германии, Англии и других стран, что им найдется место в той системе, которую заокеанские пришельцы намерены создать после своей победы. Если в Европе случайно уцелеют люди, способные думать, творить и сопротивляться, американцы будут травить их ядами, как вредных насекомых.