Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

«Тайные недоброжелатели казацкого гетмана», посланные Хмельницким к Потоцкому, донесли, что бунтовщики вышли из Запорожья на Чигирин и радостный коронный гетман тут же решил отсечь казаков от Сечи и уничтожить. Потоцкий, пытаясь возвеличить свои великие заслуги в разгроме нового и, казалось, последнего запорожского мятежа, писал Владиславу IV: «Вроде бы легкое дело уничтожить пятьсот бунтовщиков, но я двинулся против этих малых с войском, потому что эти пятьсот подняли бунт в сговоре со всеми казацкими полками и со всей Украиной. Этот безрассудный Хмельницкий не преклонится перед милостью. Ничто на него не действует. Он отправил ко мне моих послов с требованием, чтобы коренное войско вышло из Украины, чтобы паны полковники со своей свитой были из казацких полков удалены, чтобы правительственная ординация о казаках была уничтожена. У Хмельницкого уже значительное войско и татары, и упаси боже, чтобы он вышел с ним на Украину».

Если бы Потоцкий действительно беспокоился о подавлении бунта, справедливо и заслуженного панятами, то великий коронный гетман не заливался бы четыре месяца старкой в Черкассах, а стер бы хлопа Хмельницкого с украинской карты. Потоцкий не имел ни малейшего представления о том, что происходило на Хортице, получая дезинформацию о бунте только из рук казацкого гетмана, перехватившего всех коронных доносчиков. Задержанные и изуверски пытаемые в Черкассах посланцы Хмельницкого молчали о батьке Богдане насмерть, и именно это смертельное молчание беспокоило коронного гетмана. Две тысячи казаков-разбойников его не пугали, но для полного триумфа в Речи Посполитой их было все же маловато, и Потоцкий решил отправить на перехват Хмельницкого под Чигирином только своего сына Стефана, а затем зажать бунтовщика с двух сторон, перебить вместе с казаками все местное население и доложить о десяти тысячах убитых его доблестным войском запорожских сиромахах, чтобы получить награды как новый спаситель отечества. На военном совете Потоцкий сделал то, о чем мечтал Богдан и разделил оккупационную армию надвое:

– Стыдно посылать большое войско против шайки отверженных и подлых хлопов. Чем меньше будет наш отряд, который истребит эту сволочь, тем больше славы.

Теплым апрельским днем из Черкасс вышли десять тысяч воинов под началом двадцатишестилетнего, не нюхавшего, впрочем, как и его отец, пороха, Стефана Потоцкого. Правым берегом Днепра двигались четыре тысячи жолнеров с пушками и две тысячи реестровых казаков главного комиссара Яцека Шемберга. Еще две тысячи реестровиков под командой верных Потоцкому войсковых есаулов Ивана Барабаша и Ильяша Караимовича вместе с двумя тысячами польских наемников поплыли по Днепру. Обе войсковые группы должны были обойти разбойников Хмельницкого с двух сторон, встретиться у Кодака с тысячным гарнизоном и отрезать бунтовщикам пути отхода на Запорожье.

Потоцкий лично провожал на смерть своего Стефана, и шесть тысяч поляков ревели ему vivat.

– Пройдите степи и леса, разорите Сечь, дотла уничтожьте презренное общество и приведите зачинщиков на казнь. Иди, сын, и пусть твоя слава войдет в историю!

Хмельницкий тут же узнал, что половина армии Потоцкого, в которой было четыре тысячи реестровых казаков, двумя группами вышла из Черкасс, чтобы у Чигирина отсечь его от Запорожской Сечи и взять в клещи. Казацкий гетман решил опередить поляков, атаковать и разбить Стефана Потоцкого по частям и затем ударить по Потоцкому-отцу и Калиновскому. Теплым апрельским днем в Запорожской Сечи разом ударили три пушки, созывая казаков на майдан.

От огромного количества вооруженных казаков майдан чуть не треснул, но раду успели перенести на правый берег Днепра в привольную степь. Густыми рядами стояли сосредоточенные казаки и над их грозным четырехугольником, покрытым морем шапок с выпущенными алыми верхами, лесом торчали мушкеты и пики, а позади грудились целые табуны оседланных коней. Было тихо и только шелестел говор многотысячного войска, разрезаемый отрывистыми распоряжениями полковников.

В центре, у небольшой группы старшин в разноцветных кунтушах, тихо колыхалось славное малиновое казацкое знамя, украшенное золотой бахромой и кистями, стояли еще хоругви и позолоченные бунчуки, прапоры и значки с конскими гривами под позолоченными яблоками.

Одетый уже по-походному Богдан был внешне спокоен. Все было решено и обговорено, и кошевой атаман Запорожской Сечи почти буднично объявил всему геройскому товариществу, что «наш гетман Богдан Хмельницкий решился на военное дело против поляков за их безмерные обиды и тяжести» и сообщил о поддержке похода крымской ордой. Богдан поднял изукрашенную бирюзой гетманскую булаву, и вокруг мгновенно ударила тишина.