Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Сам интендант-любитель Алексей Михайлович с благословением патриарха Никона «в украинских делах» не спеша двигался в середине Дворцового полка с главными любителями бюджетных денег царства Иваном Милославским и Борисом Морозовым, в сопровождении дьяков любимого Приказа тайных дел Юрия Никифорова, Томилы Перфильева, Кирилла Демидова и Василия Ботвиньева. Рати не торопились и только 1 июня добрели до пограничной Вязьмы. До Смоленска оставался еще месяц пути, и ни о какой внезапности в атаке Великого княжества Литовского, конечно, не могло быть и речи.

На очередном июньском сейме Речи Посполитой опять было объявлено посполитое рушение, но сенат, понимая, что шляхта и в этот раз умирать не пойдет, впервые в польской истории принял беспрецедентное решение продавать шляхетство за деньги и участие в войне. Армия быстро и значительно пополнилась новыми дворянами-выходцами из купеческих и городских семей, детьми богатых и разбогатевшими авантюристами. Под Смоленск, конечно, новое коронное войско не торопилось, занимаясь комплектованием хоругвей и обучением новобранцев в Полонном.

Расчеты сената и Яна Казимира на стотысячную крымскую орду, которая должна была ударить в тыл Хмельницкому и раз и навсегда решить казацкую проблему, а затем вместе с войсками короля и Радзивилла разбить царя у Смоленска, вдруг не оправдались.

Неожиданно, 30 июня, перед самым выходом из Бахчисарая в поход, хан Ислам Гирей был отравлен в своем дворце на прощальном пиру ядом такой силы, что чуть не взорвался. Хан умер почти сразу в мучениях, разбирательство, кажется, установило, что монарха отравила кухонная украинская рабыня? и орда на антиказацкую войну не пошла, увязнув до конца походного лета в выборах и утверждении в Стамбуле нового хана.

Ленивые московские бояре привычно саботировали поход на войну, боясь случайной смерти от стрелы, ядра или эпидемии. Сам царь, забывая, что вместе с отцом создал непотребную вертикаль власти? писал, что многие бояре идут «с нами отнюдь не единодушно, но с двоедушием – вот злохитренные обычаи московские!» Кричавшие «Москва, вперед» хозяева Кремля были очень недовольны начавшейся войной, опасаясь убытков, мятежа и очередного военного позора. Сыщики Приказа тайных дел доносили, что в городских посадах постоянно идут разговоры о том, что «казаки панов перебили и нам бы неплохо своих повывесть, а корень боярский вообще вывести!» Шведский посол сообщал в Стокгольм: «Здесь беспрерывно боятся внутреннего восстания и беспорядка». Крикунов забирали в Разбойный приказ и в войска, но их было слишком много.

Дело, однако, усилиями Богдана Хмельницкого, было сделано. Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон во всеуслышание объявили, что все земли Киевской Руси в составе Речи Посполитой принадлежат Московскому царству по исконному праву предков, а значит, впереди победа и слава.

Богдан Хмельницкий отлично знал все боярские группировки в Кремле, вел переписку с некоторыми главными боярами, всегда подкрепляя свои письма финансово. Он понимал, что Алексей Михайлович верит только в то, чего бы ему хотелось и всегда отбрасывает то, что ему не нравится. Богдан видел, что царь давно болеет «манией недоверия» и отталкивает от себя тех немногих людей, которые служили ему честно.

Хмельницкий зная, что Москва и Украина говорят и еще долго будут говорить на разных политических и социальных языках, очень боялся, что недоумения между двумя странами могут перерасти в смоченные кровью обиды, в результате которых украинские республиканские взгляды надолго, на века подчинятся московским самодержавным догмам. Другого выбора в спасении народа у Богдана Великого не было. Он уже добился того, что Украина вошла в состав России со всей своей национальной государственностью, а казаки, с их наследственными правами на землю получили даже больше, чем имели московские дворяне, получавшие поместья только в обмен за военную службу. Крепостного права для посполитых на Украине уже не было с 1649 года.

Гетман чувствовал, что в Европе после союза Украины и Москвы изменился баланс сил и политические весы качнулись на восток. Богдана Хмельницкого называли в Европе «русский Кромвель» и Москва, хоть и сквозь свои самодержавные зубы, была вынуждена с этим считаться. Богдан надеялся, что сможет достучаться до царя, убедить его действовать на благо России и Украины, а не на обогащение своего окружения, но понимал, что это будет совсем не просто.