Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Кроме бога, никто вперед не может знать, кому на войне выпадет счастливый жребий. Извольте уведомить нам, чего требует король, и остановите войска. Мы можем продолжить войну, но пролито очень много христианской крови и нужно дать отдохнуть измученному народу».

Потоцкий на письмо ответил, и военные действия были остановлены на условиях Зборовского трактата. Тут же из недоброго к нему Киева в Васильков с войском ринулся Радзивилл и 3 сентября пятидесятитысячная коронная армия соединилась с двадцатитысячной армией литовской. Непонятно чему радовавшийся Потоцкий со всего своего давно подтачиваемого старкой ума заявил еще находившимся при нем казацким послам: «Вы дайте мне Хмельницкого, перебейте татар и отдайтесь на королевскую волю!»

Богдан улыбнулся, хорошо зная, что королята сильно расстраиваются, когда пытаются держать данное слово, и сходу вошел с войсками в Фастов, сжав коронную и литовскую армии под Васильковом у Германовки. Пытавшиеся сосредоточиться польские региментари в панике писали сами себе, потому что больше писать было некуда: «Мы оказались окруженными врагами со всех сторон. Хлопы захватили все дороги и пути сообщения, прервали все связи, перехватили всех гонцов и беспокоят нас постоянными нападениями. У нас уже начался голод!»

Находящийся, очевидно, в своем обычном пограничном состоянии Потоцкий вдруг во всеуслышание заявил: «Украинцев только тогда можно победить оружием, когда они все погибнут и их страна сделается безлюдной. Панам, шляхте следует понимать, что тогда границы Польской Короны будут открыты для неверных. Что касается хлопов, то сидеть в присутствии шляхты они могут только на кольях».

Понимая, что деваться некуда, семьдесят тысяч жолнеров, наемников и литвинов попытались атаковать Белую Церковь. Три дня, 13, 14 и 15 сентября, под непрекращающимся проливным дождем у Германовки шли ожесточенные бои, после которых Потоцкий, Калиновский и Радзивилл поняли, что они все еще находятся в окружении.

Силы казаков и поляков были равны, но Украина разорена и в тылу находился непонятный хан, одновременно с пятитысячной ордой в Белую Церковь пославший и чрезвычайное посольство в Варшаву. Хмельницкий заявил, что не хочет «второго Берестечко» и 18 сентября 1651 года у Белой Церкви был подписан новый польско-украинский трактат, теоретически возвращавший Украину в 1648 год, но не стоивший даже бумаги, на которой он был написан. Обе стороны хорошо понимали, что Белоцерковский договор, не вступавший в силу до его утверждения сеймом, уменьшавший Запорожское Войско до пятнадцати тысяч, никто исполнять не будет и смотрели на него, как на перемирие, которое будет прервано, когда это станет возможным.

На подписании договора в лагере Потоцкого Богдану поляки по привычке поднесли кубок с отравленным вином и тостом за здоровье короля, который нельзя было не выпить. Предупрежденный постоянно находившимися при нем характерниками об очередной шляхетской подлости, Хмельницкий демонстративно выронил кубок из сильных рук и в кольце характерной охраны тут же уехал от Потоцкого. Поляки спровоцировали в Белой Церкви волнения при чтении Белоцерковского договора, и Хмельницкий один с булавой бросился в многотысячную толпу со словами:

– Вот моя булава. Возьмите, это не трудно. Попробуйте ее удержать! Давайте, топите своего гетмана в ложке воды.

Богдан всех видел насквозь.

Три войска разошлись по домам и польская армия потеряла в Летичеве Николая Потоцкого, умершего через две недели после подписания мира-перемирия.

Украина бурлила. Началось массовое переселение казаков и посполитых в Россию, согласованное Хмельницким с царем Алексеем Михайловичем, и двадцать тысяч украинцев с семьями, пушками и оружием заселяли слободские земли от Путивля до Острожка, строя Харьков, Сумы, Ахтырку, Лебедин и Белополье, родной город авторов из древнего волынского казацкого рода. Состоявшийся в январе 1652 года в Варшаве сейм Белоцерковский договор не утвердил, Хмельницкий тут же объявил его так и не вступившим в силу и ввел в действие Зборовский трактат 1649 года.

Умные сенаторы и нобили говорили в Варшаве, что мир с казаками «поставлен на льду» и Украина уже никогда не вернется в Речь Посполитую, но сейм традиционно слушал удобного Кисела, доходчиво говорившего в своем выступлении, что «нельзя доверять Хмельницкому, который действует не только сам по себе, но и по воле своего безрассудного народа».