Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Пограничные царские воеводы, радостно выгадывая свой интерес у казны взамен достоверности, охранять которую были поставлены, наперебой лгали самодержавному государю о грядущей вот-вот казацкой опасности, которой не было и в помине. Путивльский воевода Никифор Плещеев, родственник второго по рангу государственного вора Московского царства Леонтия Плещеева, вдохновенно сочинял сказку то ли выросшему, то ли нет двадцатипятилетнему Алексею Михайловичу: «Опасаюсь я, холопишка твой, от тех повстанцев всякого дурна, живу в Путивле неоплошно, чтобы от тех воров, литовских людей, городу Путавлю какое дурно не учинилось».

До 1653 года Москва боялась конфликтовать с Варшавой, которой была не раз позорно бита и ограничивала свои действия разведкой очевидного и всем известного: «Тотчас послать в литовскую сторону кого пригоже и велеть разведать подлинно тайным делом, как польского Владислава короля не стало, и кого на его королевское место чают, и коль скоро. И что у них ныне делается, и в которых местах у них черкасы-казаки и татары, сложась воюют, и много ли их в собранье, и кто к черкасам пристает, и что за ссора у черкас с поляками учинилась, и как ту ссору чают унять. И кто ныне в Польше и Литве коронные гетманы, и белорусцы к черкасам не пристают ли, и есть ли в которых городах против тех черкас и татар в литовской стороне собранья. Про всякие вести, что у черкас делается, разведать всякими мерами все доподлинно».

Богдан вежливо улыбаясь, пригласил удалых московских лазутчиков в Белой Церкви к себе на завтрак, еще раз рассказал подробности войны и очень просил передать в Кремль, что «мы, казаки, не враги Московскому царству, нас не нужно бояться. Казакам с ляхами миру не будет». Гетман пригласил в шатер Адама Кисела и в его присутствии прочитал московским тайным агентам перехваченное письмо главного польско-казацкого переговорщика царю: «Казаки воюют из страсти к грабежам и беспорядкам и этот мятеж опасен для Московского царства, которому следует объединиться с Речью Посполитой и не допустить буйному народу усилиться для бедствия обеих держав». Затем Богдан спокойно спросил Кисела:

– Кажется, за вашими варшавскими обещаниями и предложениями торчат уши обмана и предательства?

За шатром грозно гудела дисциплинированная стотысячная казацкая армия, готовящаяся к битвам за свободу украинского народа, и совсем не хотевшая киселовских грабежей и беспорядков. С этого момента Кремль не принимал всерьез ни одно польское письмо и посольство, просто вежливо, но не очень дальновидно выжидая, когда поляки и казаки выдохнутся в домашней войне, чтобы сбить с трупов сливки. Дело, впрочем, житейское.

Хмельницкий раз за разом показывал государственным врагам и друзьям, что Варшава традиционно тупо и политически недальновидно игнорирует реальную ситуацию на Днепре. Всей Европе, но совсем не Польской Короне, было ясно, что Украинская революция по своему размаху сравнима с восстанием Уота Тайлера в Англии, Жакерией во Франции, Гуситскими войнами в Чехии и крестьянскими религиозными войнами в Германии. Позднее Европа будет называть Хмельницкого украинским Кромвелем, чье противостояние с необуздываемым королем Карлом I Стюартом летом 1648 года подходило к мертвому концу, давая, наконец, дорогу изменившей весь мир Великой Английской революции. Гетман Войска Запорожского понимал, что Европа Варшаве не указ и не пример, а только место, где шляхта может тратить чужие деньги. Только для того, чтобы еще и еще раз показать всем государственным соседям хамское упрямство польского сейма, с которым никак нельзя иметь дело порядочным и уважающим себя странам, Богдан послал на эту «Бурю пустых криков» посольство Войска Запорожского во главе со своим побратимом и политическим советником Федором Вишняком.

Нижняя шляхетская Посольская изба варшавского сейма, казалось, с трудом вмещалась в огромный готический зал королевского дворца, свободно переносивший присутствие пятисот шляхетских крикунов. Заседание сейма Речи Посполитой уже давно должно было начаться, но роскошный зал был почти пуст. На возвышении-подиуме стояли почетные кресла для пока не избранного короля и примаса, чуть ниже по обеим сторонам выстроились кресла для государственных деятелей Польской Короны и Великого княжества Литовского, великих, коронных, литовских гетманов, канцлеров, подскарбией. Чуть дальше возвышалось место сеймового маршала, кресла польных гетманов, епископов, воевод, каштелянов. За ними полукругом расположились места для сенаторов, а за ними стояли ряды скамей для представителей шляхты, избранных на поветовых сеймиках вместе с инструкциями, как голосовать в Варшаве. Хоры и галереи предназначались для приглашенной публики.