Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Гетман писал в универсалах народу, что победа и мир с Польской Короной могут быть добыты только саблей и каждый день видел, как растет казацкая сила. Из гетманской ставки вылетали и вылетали сотни казаков, разносившие по Украине слова хмельницкой правды: «Мы не разрушаем – мы создаем! Кто тронет селянина пальцем – того я трону саблей!» И перекатывалась народное эхо от Днепра до Днестра: «Казаки, витязи, рыцари – наши соколы!», а обученных рукопашному и огнестрельному бою соколов было двадцать тысяч против двухсот тысяч жолнеров, шляхтичей и наемников.

На советах полковников-побратимов все как один говорили, что Польша никогда не согласится по-хорошему отдать украинские молочные реки и кисельные берега с даровыми рабами, прекрасно понимая, что намного сильнее экономически и политически. Хмельницкий писал в Варшаву, что восстал не против власти и закона, а против попиравших их королят, зная, что они и есть власть и закон, готовые удавиться, если понадобится от алчности и крови. В создаваемом гетманом информационно-психологическом урагане Хмельницкий со своими возами разом поспевал на все ярмарки.

Магнаты хотели избрать великим коронным гетманом вместо сидевшего в крымском плену Николая Потоцкого Иеремию Вишневецкого, который мог сковать действия Хмельницкого быстрым, хоть и слабым нападением и гетман вовремя бросил огромные деньги противникам Бешеного Яремы, сорвав выборы.

Москва была в союзе с Речью Посполитой против Крыма, а казаки Хмельницкого были в союзе с татарами Ислам Гирея, и Варшава пыталась использовать это против Украины. Агенты Богдана скупили в Варшаве и Кракове десятки книг и памфлетов, в которых критиковались царь и Москва, и гетман отослал их Алексею Михайловичу, с детства плохо реагировавшему на правду о его государевых талантах. Боярская дума на своих заседаниях читала в десятках экземпляров, что «прямой и истинный царь Московский не тупоумный Алексей с ворами-советниками, а Владислав IV, а московитяне, которые только лишь голым именем христиан слывут, на деле хуже самих варваров». Слушал «поносные его царского величества слова» Алексей Михайлович, не понимая и не хотя понимать, что эти похабные для него книги изданы совсем не сеймом и канцлером Речи Посполитой, и в хамской привычной и любимой для московского самодержавия форме требовал у Польши их запретить и уничтожить и обязательно, обязательно казнить несколько сот их издателей, авторов и владельцев типографий, включая видных сенаторов, и смеялась над его убогим умом и действительно варварским царем вся без исключения Европа. Алексей Михайлович, легко приходивший в нравящуюся ему до безумия ярость, рвал на куски уже заготовленный недалекими боярскими помощниками-холопами государственный ответ Богдану Хмельницкому, просившему поддержки или хотя бы нейтралитета: «Помогать тебе, мятежному против короля холопу и давать тебе войско мне, царю, государю и великому князю, негоже». Царь рвал и метал, а Боярская дума, всегда мечтавшая сесть в Речь Посполитую, с трудом начинала прислушиваться к организованной врагом Польской Короны и казацким гетманом утечке его слов, сказанных на старшинском совете: «Смотри, Москва – нащо мени кожух, як зима мынула?»

В начале июня 1648 года янычары в Стамбуле задушили очередного султана Ибрагима и поставили на его место семилетнего Мухаммеда IV. Это означало, что ближайшие десять лет в турецкой политике будут преобладать алчные до денег визири, готовые одновременно брать взятки от Москвы, Варшавы, Чигирина и Луны и всем обещать все и при этом, конечно, не выполнять взяточных обязательств. Богдан понимал, что теперь крымский хан будет меньше считаться со Стамбулом и учитывал новые восточные реалии в своей украинской политике.

В Варшаве ревел конвокацинный сейм, на котором потерявшие украинские земли магнаты, в окружении с удовольствием холуйствующей им попутной шляхты, требовали от сената и канцлера и от самих себя защитить и вернуть их поместья и имения и срочно – срочно послать новое войско на бунтующие юго-восточные крессы Речи Посполитой. Сейм в очередной раз сделал традиционно-неуклюжую попытку поссорить Хмельницкого с народом, с трудом, но понимая, что без головы народ не страшен своим угнетателям, и тут же получили гетманский рык из Белой Церкви: «Я подниму народ-войско и уйду из Речи Посполитой под протекторат другого государя!»

Сейм, понимавший, что может лишиться дармовых рабов, а новое заселение Украины поляками и литвинами займет не один год, а значит, будут большие финансовые потери, ответил Хмельницкому: «Куда ты уйдешь? Вы, вольные казаки, не сможете жить с подневольными кацапами и бесправными басурманами». Богдан спокойно ответил: «Допечете – уйду!». И Варшава вдруг вздрогнула от неотвратимости этих слов.