Александр Андреев - Держава. Власть в истории России

«На Руси уже давно выработалось неприязненное и несколько высокомерное отношение к грекам. Когда пал Константинополь и подпавшее турецкому игу греческое духовенство стало являться на Русь за «милостыней» от московских государей, в русском обществе и литературе появилась и крепла мысль о том, что теперь значение Константинополя как первого православного центра должно перейти к Москве, столице единственного свободного и сильного православного государства. С чувством национальной гордости думали наши предки, что одна независимая Москва может сохранить и сохраняет чистоту православия и что Восток в XV веке уже не мог удержать этой чистоты и покусился на соединение с папой. И вдруг греческие иерархи становятся руководителями в деле исправления обрядов и книг Московской церкви. Людям, имевшим высокое представление о церковном первенстве Москвы, казалось, что привлечение иноземцев к церковным исправлениям должно было выйти из признания русского духовенства невежественным в делах веры, а московских обрядов – еретическими. Этим оскорблялась их национальная гордость и они протестовали против исправлений, исходя из этого оскорбленного национального чувства.

Все отступления Русской церкви от Восточной не восходили к догматам, были внешними, обрядными; но в глазах наших предков обряд играл большую роль, и всем этим отступлениям они придавали огромное значение, смотря на них, как на «ереси». Взгляд на старые русские обрядности как на ереси несомненно существовал в то время и сказался на соборе 1656 года. В свою очередь, в глазах поклонников старинной обрядности поправки Никона прямо были ересями, и протестовали эти люди против Никона именно потому, что он вводил «еретические» новшества.

После удаления Никона с патриаршего престола в 1658 году противодействие церковным реформам быстро разрастается. Протест против исправления, значительно подавляемый личными свойствами, громадной властью и влиянием Никона, становится с его удалением все яснее, смелее и настойчивее. Поддерживаемые сочувствием в обществе и бездействием властей, которые сквозь пальцы смотрели на деятельность расколоучителей, противники церковной реформы за время от 1658 до 1666 года действовали в Москве очень свободно. Первоначальный кружок противников Никона в это время перешел в целую партию противников церковных новшеств. Личные мотивы, много значившие в начале церковной распри, теперь исчезли и заменились чисто принципиальным протестом против изменений в обрядности, против новых ересей. Начинался раскол в Русской церкви.

В Соловецком монастыре еще с 1657 года обнаруживается резкое движение против «новин» и переходит в открытый бунт, подавленный только в 1676 году. Огромное нравственное влияние Соловков на севере Руси приводит к тому, что раскол распространяется по всему Северу. Писания расколоучителей расходятся быстро и читаются всеми.

Церковный собор 1666 года в Москве принципиально осудил раскол. Состоявшийся тотчас после этого собора «великий собор» с участием патриархов Александрийского и Антиохийского изрек анафему на тех, кто ослушается его постановлений и не примет нововведений Никона, хотя и осудил самого Никона. Эта анафема в истории нашего раскола получила большое значение. Ею все последователи старой обрядности поставлены были в положение еретиков. Тогда же эта анафема еще бесформенное движение сразу превратила в формальный раскол и вместо того, чтобы уничтожить смуту, только усилила и обострила ее. С той поры, с 1667 года, мы наблюдаем дальнейшее распространение раскола.

Сам Никон боролся и пал не только из-за личной ссоры с царем, но и из-за принципа, который проводил. Никон крепко отстаивал то положение, что церковное управление должно быть свободно от всякого вмешательства светской власти, а церковная власть должна иметь влияние в политических делах. Распря Никона с царем не была только личной ссорой друзей, но вышла за ее пределы; в этой распре царь и патриарх являлись представителями двух противоположных начал. Никон потому и пал, что историческое течение нашей жизни не давало места его мечтам, и осуществлял он их, будучи патриархом, лишь постольку, поскольку ему это позволяло расположение царя. В нашей истории церковь никогда не подавляла и не становилась выше государства, и представители ее пользовались только нравственной силой. А теперь, в 1666–1667 годах, собор православных иерархов сознательно поставил государство выше церкви».