Владимир Морозов - Легенды Краснопресненских бань

Я и мои товарищи всегда занимались спортом. Мы, например, выходили против «Самоцветов». Ребятам из этого ансамбля было по двадцать лет, а нам — по сорок. И мы их однажды на очередных гастролях «сделали» пять-ноль. Помню, они так расстроились. Сейчас модно стало, когда играют друг против друга «ветераны сцены», то есть участие в соревнованиях принимают игроки одного возраста. А мы тогда обыгрывали своих коллег с большой разницей в возрасте. С разницей в 20 лет!

Или — однажды приезжаю в Сочи на гастроли, и приходят ко мне из оркестра Светланова, просят сыграть в футбол. И я забил четыре гола из пяти. Оркестр от обиды весь «желтый» был.

А потом уже против цирка я вышел как капитан. А циркачи — это здоровые, красивые мальчики. А мы. «старперы». Но и их тоже обыграли — семь-три. Я сам четыре гола забил.

В Зестафони (город в Грузии. — Авт. ) тоже играли в футбол, обыграли пять местных, тоже молодых футболистов, которые — чтобы вы представляли уровень — в свое время обыграли очень сильную команду «Динамо-Тбилиси».

Одно время я дружил с конферансье Борисом Сергеевичем Бруновым. А моя жена Александра Стрельченко дружила с его женой. В общем, дружили семьями. Но однажды Брунов повел себя, как предатель. Благодаря ему меня даже сделали невыездным на одно время. Что же сделал Боря?

Мы каждый Новый Год справляли в ЦДРИ — Центральном Доме работников искусств. Там всегда собирались известные люди. Представьте — рядом сидели за столиками Кобзон, Магомаев, Андрюша Миронов с Лариской Голубкиной, Папанов с женой, Брунов, жена его Маша, я с Шурой Стрельченко.

У Бори, как у ведущего, был всегда в руках микрофон — он объявлял выступающих. И вдруг Боря говорит — а он сидел с нами за одним столом — что Шуру попросило руководство ЦДРИ спеть два романса. И Шура бежит к Елене Ашкенази — это пианистка, которая аккомпанировала Клавдии Ивановне Шульженко. И они быстро ищут два романса. Потом мы садимся за стол — до выступления еще есть время и до Нового года более двух часов. Я уговариваю: «Шура, стол накрыт, съешь что-нибудь». А она: «Пока не спою — не буду!» Она очень серьезно относилась к своей работе. В общем, сидит два часа — не ест, не пьет. Я чувствую — «хороший» Новый Год получается! А ведь мы состоятельные люди. Живем на Котельнической набережной, у нас четыре машины, дача. Мы не бедные люди, чтобы вот так портить себе Новый год ради гонорара. И вдруг в то время, когда ей надо петь, почти в двенадцать ночи, выходит на сцену. Людмила Зыкина. И наш «любимый друг» Боря вдруг объявляет: «А теперь два романса споет Людмила Георгиевна!» Мы — в шоке. Я спрашиваю: «Борь, ты что? Совсем обалдел? Шура ходила, готовила романсы!» Даже его жена Маша, которая все сорок лет, что мы с ней дружили, мне лекции читала, как я плохо себя веду, что я расточительный, что гуляю, — даже она притихла от стыда! Поняла, что ее Боря — г… Я говорю: «Борь, ты предатель. Ты негодяй. Какое ты имел право?» И я говорю Шуре: «Шура, иди, пой». И Шура пошла петь после Зыкиной. Но вы понимаете, что это уже был не тот выход — это как после Магомаева петь Кобзону. Трудно реально. Но Шура спела. Вышла, слёзы у неё на лице. Нельзя так поступать, особенно с женщинами! И дело даже не в том, что мы на ранг ниже Зыкиной. Русланова, например, считала всегда Шуру лучше.

Но после этого случая Боря делает еще одну гадкую вещь. На концертах в Колонном зале он стал так объявлять мою супругу: «Сейчас поет Стрельченко». Хотя раньше представлял выход моей жены так: «Сегодня народная артистка Советского Союза под руководством Владимира Морозова.». А тут вдруг как будто эти слова напрочь забыл.

Но и это еще не все. Боря сделал мне еще большую подлость.

Когда мы поругались, меня Шура попросила: «Вов, пойдем к Боре, помиримся, ты наступи себе на горло». Я согласился. И мы ночью едем к нему с коньяком, конфетами. А при встрече выяснилось, что он сразу после нашей ссоры написал в партком — хотя мы оба не были членами партии — заявление, что я его оскорбил. И вот Боря достал две бутылки виски, мы выпили всё до утра, сидели с 12 до 6. И он говорит: «Я всё прощу, но бумагу назад не заберу». Иуда, блин. Ну и умер поэтому. Так нельзя было поступать. Доброта должна быть. В итоге я три года был невыездной. Хотя, потом я объездил весь свет. Жизнь-то она показала, в общем, кто чего стоит.