Леонид Репин - Рассказы о Москве и москвичах во все времена

А потом французы надумали батареи в парке поставить, император под боком все-таки. На обустройство батарей, на брустверы и укрытия, тоже дуб Петровского парка пошел. Может, и осталось тогда что-то от дубравы, да разве теперь узнаешь…

Землянки свои французы по-хозяйски устраивали: жить до весны собирались, хотя о суровой зиме наслышаны были. Ну и, конечно, комфорта хотелось. И благо в парке стояло множество дач именитых русских дворян — Михайлы Голицына, Апраксиных, Волконской, да и других; принялись завоеватели вытаскивать из особняков всякую драгоценную мебель. Даже зеркала в землянки тащили. Рамы со стеклами выставляли, двери резные дубовые тоже для благоустройства тащили. В общем, устроились совсем недурно — почти как в Париже. А зимовать не пришлось: погнали. Но многие от ран ли, от холодов, и в самом деле рановато пришедших в тот год, погибли. Чтобы могил не копать — землю первым морозцем схватило, да и времени не осталось совсем, — собратьев по оружию в Петровском парке, в тех землянках, и похоронили.

Позже, в середине XIX века, когда москвичей охватила мода на дачи, кинулись сюда, как в самое близкое место. Принялись фундаменты под дачи копать — тут и нашли французские кости, оружие всякое, обломки мебели красного, а то и черного дерева. Вот какая история у Петровского парка.

Кстати, о мебели царской. Не осталось ее во дворце. И не только потому, что французы в кострах, пытаясь согреться, много сожгли, а потому, что всю дворцовую мебель, что оставалась еще, распродали с аукционов в первые годы советской власти, чтобы и о духе царском никому не напомнила. Говорят, даже в Эрмитаж что-то попало, но теперь не найти, не проверить… Вот пара резных шкафов великолепной работы. Заказывали их, между прочим, для этого дворца в Париже, как будто нарочно для их императора.

А еще есть в музее два драгоценнейших кирпича, которые поначалу ничем меня не затронули. Кирпич — он и есть кирпич. Хорош, когда лежит, где ему полагается, и не падает. Но эти — из кремлевской стены! Другие, такие же, лежат в фундаменте Петровского замка. Казаков подбирал их, когда ломали кремлевскую стену для постройки Большого Кремлевского дворца, и возами переправлял сюда, чтобы положить в фундамент замка-дворца. Хозяйственный человек был Матвей Федорович! Мог ведь любой кирпич заказать — из казны деньги шли, а нет, не хотелось ему, чтобы тот пропадал, из священной кремлевской стены. А не подобрал бы, как пить дать, выбросили бы. Еще из того же кирпича каменных дел мастера сделали вытески для фасада дворца. Они сохранились. Многое, конечно, рушилось, а кое-что и сами нарочно сломали, как, к примеру, вот эти зубцы по карнизу, поставленные наподобие кремлевских. Теперь они лишь в отдельных местах остались.

Советские летчики всегда бережно ко дворцу относились — до войны, когда обосновалась здесь академия, и после, когда расположился здесь штаб дальней авиации, и когда академия вновь вернулась под кров казаковского дома. Из стен Петровского дворца вышли многие выдающиеся люди — главные маршалы авиации, самые первые советские стратонавты, Юрий Гагарин шесть лет учился здесь — вот, лежат под стеклом пухлые тетради, исписанные его аккуратным, убористым почерком, работа по начертательной геометрии… Реликвии. А его дипломную работу увидеть не довелось: до сих пор хранится в закромах академии под грифом «Совершенно секретно». Уж и не знаю, что Юрий Алексеевич такого здесь разработал…

Раньше-то, конечно, другие люди бывали в Петровском парке. Его воздух, считавшийся в то время целебным, манил Некрасова, Аксакова, Мицкевича. В 1827 году Пушкин прогостил здесь на даче у Соболевских — ничего от нее теперь не осталось. Лермонтов в год своей гибели прожил несколько дней у смотрителя дворца барона Розена и отсюда, от этих стен отправился на Кавказ, в последний свой путь…

И первый московский трамвай, как появился на свет, до этих стен добегал, вкатывался во двор, мощенный булыжником, и круг делал: железку протянули нарочно до Петровского парка, чтобы народ на гулянья ездил.

Тихая, радостная музыка сочится от стен этих, заставляя звучать и самый воздух, кажется. От флигеля с башенками, раскинувшими широкие, с плавным изгибом крылья по обе стороны от главного входа, в ритме стаккато разливалась мелодия, рожденная словно бы в органе — в недрах дворца. Поневоле подумаешь: ее можно увидеть, эту мелодию, уследить глазами за ней, когда она воспаряет и уносится ввысь над кронами деревьев старого парка…