Леонид Репин - Рассказы о Москве и москвичах во все времена

Мура, как звали друзья Марию Игнатьевну, с Горьким еще не знакома. Они не встречались. Но с Яковом Петерсом, правой железной рукой Железного Феликса, она уже очень близка. Красавицей она не была, но, видимо, обладала каким-то шармом, раз брала кого хотела и мужчины ей не умели отказывать.

Из оперативной справки СВР: «Осенью 1920 года М. И. Бенкендорф получила разрешение на выезд в Эстонию, где вышла замуж за барона Николая Будберга. Находясь за границей, снова сошлась с Локкартом, была близка с итальянцем Руффино, а в 1935 году с писателем Гербертом Уэллсом».

Ну, с Уэллсом связь была долгой — целых 14 лет. А что же барон, большой любитель развлечений? Вскоре после свадьбы он отправился за океан, в путешествие по Южной Америке. И с тех пор никто не слышал о нем ничего.

Из сообщения агентов ВЧК в Эстонии: «Совершенно секретно. Прибывшая в Таллин Мария Бенкендорф утверждает, что тяжело пострадала от большевиков. Правда, русские круги единогласно заявляют, что она работает в ЧК».

Сомневаться в том не приходилось: Петерс завербовал Муру, заставив ее работать на себя. И лично на себя тоже, конечно. Впрочем, тут ее заставлять навряд ли пришлось. И уговаривать тоже: не тот человек. Мария Игнатьевна всегда с понятием и уважением относилась к мужским потребностям.

Но вот выплывает на свет один любопытнейший документ — письмо Горького Григорию Зиновьеву с такой краткой припиской: «Позвольте еще раз напомнить Вам о Марии Бенкендорф — нельзя ли выпустить ее на поруки мне? К празднику Пасхи? А. П.» И хоть на письме стояло только число без года, въедливые исследователи вычисляют: именно в 1920 году Пасха приходилась на 11 апреля. Значит, в это время Горький и Будберг были уже знакомы. Зиновьев пошел навстречу Горькому, и тот получил Муру в подарок к празднику.

Выясняются и такие подробности. Корней Иванович Чуковский, добрейший человек, откуда-то знавший Муру, рекомендовал ее секретарем издательства «Всемирной литературы», которое затеял Горький. Ну а уж она своего не упустила.

Впрочем, работает она добросовестно. Ведет переписку, готовит выборки из прессы, много печатает на машинке и посильно помогает нестарому еще писателю в отдохновении после совместных трудов. Они едут вместе в Италию, которую Алексей Максимович очень любил, — в Сорренто, живут там долгое время. Горький, хотя и тяжко болен уже, плодотворно работает — она его вдохновляет, он рядом с ней молодеет, полнится силами, пишет рассказы о любви. А вечерами, когда солнце скрывается за горизонтом, подолгу сидят на открытой веранде, и ему так не хочется прощаться с ушедшем днем…

А что же дальше? Дальше — возвращение в Москву, неотвратимое развитие болезни, все учащающееся кровохарканье, развитие астмы. Все это делает его жизнь мучительной. Но и в это время он любит eel В конце концов Горький ни с кем в жизни своей не жил так долго, как с ней. Но она давно уже охладела к нему. И того отнюдь не скрывала.

Она уехала — жила с Уэллсом, — и тот в ней что-то находит неведомое, но отвечает на все письма Горького. А тот шлет одно за другим… И в этих письмах его — и страсть, и надрыв, откуда только берется… Знал, понимал: он потерял последнюю женщину в своей жизни. Потому в тех письмах боль сильнее всего.

В день смерти его она появилась. Вызвал Ягода по приказанию Сталина? Разве скажешь теперь… Она долго, слишком долго для такого его состояния оставалась с ним наедине. А вышла, поспешно уехала — и тут же конец ему…

Почему-то те немногие свидетели, которые при кончине писателя поблизости от него находились и которых давно нет уж в живых, говорили: нет, вовсе не здесь умер Горький. И от того смешения очевидного и общеизвестного с леденящими душу рассказами очевидцев поневоле возникают сомнения в достоверности этих рассказов. Однако же ясно, во всяком случае: Будберг стала последним человеком, который видел живым Горького.

А я знаю человека, который в Москве видел Будберг последним. Это сотрудник Института мировой литературы им. Горького Лия Николаевна Иокоар. Будберг приезжала в Москву на 100-летие со дня рождения писателя. Она превратилась в грузную женщину с отекшими ногами и лицом, выдававшим явное пристрастие к крепким напиткам. Сама ходить она уже не могла, ее поддерживали с обеих сторон.

Этой женщине Горький посвятил самое крупное и самое значительное произведение из всего, что ои написал, — «Жизнь Клима Самгина».