Леонид Репин - Рассказы о Москве и москвичах во все времена

Умели, что и говорить, — умели гульнуть наши пращуры! И дело это любили. Особенно в зимние праздники, когда и самый воздух бодрит, вселяя живость и силу.

Праздники задолго ждали, как и мы нынче, впрочем, готовились к ним, причмокивая да покряхтывая от вожделения, предвкушая предстоящее удовольствие. Да еще и потирая руки в приятно будоражащем нетерпении. И между прочим, сложа руки не дожидались заветных дней, а рьяно созидали, загодя готовя место будущих игрищ: развеселое дело, но и жутко ответственное.

Любимое место москвичей для зимних забав — подле Кремля, у Водовзводной и Боровицкой башен, под Ваганьковским холмом, где Неглинка впадает в Москву-реку. Потому холм, где ныне стоит Пашков дом, и называется по сию пору Ваганьковским, что игрища да гульбу на нем устраивали. Ваганить — играть, веселиться. Хотя что уж и говорить — какое веселье на Ваганьковском-то кладбище…

Было еще одно любимое местечко для зимних забав — под старым Каменным мостом или еще под Троицким. То, что теперь осталось от Троицкого моста, служит проходом в Кремль через Троицкие ворота. Так вот, в давние времена здесь стояла мельница, перед которой Неглинку запруживали, и в том месте, где сейчас вход в метро, разливался обширный пруд, доходивший почти до Ваганьковского холма. Вот именно здесь и творилось главное действо, разворачивались развеселые драмы кулачных боев. Без них ни один зимний праздник и в допетровские времена, и при Петре Алексеевиче, и позже, во времена Екатерины Великой, не обходился.

Огромнейшее количество народу собиралось на это зрелище. Из окрестных городов и сел съезжались. Кулачные бойцы под неумолчный говор толпы составлялись как-то сами собой в отряды — иногда левобережные на правобережных, потом мирно сходились, непременно обнимались и троекратно целовались, а после — как только раздавался пронзительный свист — с кулаками да палками бросались стенка на стенку. Бились всерьез, отчаянно, не щадили ни себя, ни противника, изливая воинский пыл. Отдельно сходились и в палочном бою, но то было уже в полном смысле побоище: многих увечили так, что на всю жизнь калеками делались, а то и убитыми выносили… Считалось очень веселым на это смотреть.

При Екатерине на всю Москву прославился половой из певческого трактира — Герасим, родом из Ярославля, мужик невысокий, квадратный — моя бабушка про таких говорила: «Что положить, что поставить, все одинаково будет». Руки у Герасима были длиннющие, а кулаки — две пудовые гири. Завезет, так уж завезет убойно… Этого красавца где-то выискала просвещенная княгиня Екатерина Дашкова и отослала его к герою Чесменской битвы графу Алексею Орлову, большому охотнику кулачных ристалищ. Тот ставил Герасима верховодить и делал на него ставки немалые. Было времечко, и сами бояре на лед выходили, а позже и дворяне молодые кафтаны сбрасывали да рукава засучивали — тоже хотелось удаль свою показать. Не гнушались с простым людом схлестнуться. Ну а тот не упускал случая безвозмездно барину в глаз звездануть.

День зимний хоть и короток, а все же хватало света для других развлечений. Господа потешались на скаковых лошадях либо гонки устраивали в одноместных уютненьких санках — пошевнях. Ну прямо бега нынешние! Действо сие происходило на набережной Москвы-реки, меж Устинским мостом и Москворецким. Набережная, прежде еще не мощенная, была ровна, широка, и лучшего места для бегов в Москве того времени было и не сыскать, наверное. При этом гонялись друг за дружкой, в основном купцы и их сыновья, вылетавшие в азарте на московские улицы.

Можно представить такое зрелище: летят легкие козырные саночки под свист и дикие крики удальца. Вьется по ветру борода, летит синими искрами битый лед из-под копыт лихого коня. Народ стоит по сторонам и всякого на свой глаз оценивает: только рысь признавалась, а вскачь лошадь пошла — так сразу свист, улюлюканье. Были наездники, были и знатоки. Хороших рысаков «катырями» тогда называли.

А у дворян, помещиков — свое катание. Эти только по Тверской, по Охотному Ряду, по другим главным улицам раскатывали. В дорогих санках каретной работы, с лакеями на запятках, а то и гусарами. Да и сами господа из-за лихости своей на пятки встать не брезговали: знай наших!